Война

— Братан, успокойся, никто никуда не пойдёт. Сядь, позавтракай, — ответил я.

— Да, точно, а то потом, может, не получится, — сказал Вадик и полез в холодильник.

То, что помидоры надкусаны, он понял в темноте не сразу. Когда он всё же это заметил, то пришёл в настоящую ярость. То, что у нас над головой взрывались мины, а рядом перевязывали раненых, Вадика абсолютно перестало волновать. Он кричал: «Кто?! Кто покусал мои помидоры?! Это гондон! Это крыса! Как так можно?! Что за люди?!» Он не просто кричал — он начал бегать по бункеру в темноте с фонариком и выяснять у непонимающих людей, кто покусал его помидоры. «Тут все свои. Это сделал кто-то свой. Это сделала какая-то крыса», — исходил на говно Вадик.

— Вадюша, а тебя уже обстрелы не волнуют? — спросил я.

— Да какой обстрел, когда тут такое происходит?! Вот скажи, это по понятиям считается крыса, кто чужие вещи берёт? — говорил Вадик.

Меня всегда забавлял тот момент, что мерилом нравственности у нас для простого гражданского человека были лагерные понятия.

Но бой продолжался. Из «Вольво-Центра» просили прикрыть миномётом эвакуацию раненых. Я оставил взбодрившегося Вадика сидеть на рации, а сам побежал к миномётчикам. Они все стояли на лестнице у входа в бункер.

— Пацаны, надо миномётом поработать, раненых не могут эвакуировать, — сказал я.

— А как мы это сделаем? Из бункера хрен вылезешь. Мины сыпятся одна за другой, — ответил кто-то из миномётчиков.

Сам миномёт был приблизительно 100–120 метров от входа в бункер. Запас мин, который был у орудия, израсходовали ещё в начале боя, остальные мины были в бункере. Их приготовили для стрельбы, но теперь расчёт просто не мог выйти к миномёту. Миномётчики слышали в «Кенвуд», как «Вольво-Центр» их вызывал, но почему-то ответа не было слышно.

— «Бункер»! «Бункер»! Давай бегом в район церкви, оттуда «Василёк» ебашит… «Бункер»! «Бункер»! Ответь! — кричала рация с «Вольво».

— Пацаны, а давайте так: берём мины бежим к миномёту, слышим свист — ложимся, потом дальше бежим, — предложил я.

— Да ты чё, гонишь? — ответил один из них.

— А давай, — ответил Малой.

Малой был хулиганистый малолетка с какой-то деревни. Разговаривал на суржике и постоянно ходил в семейных трусах, шлёпках, видимо, как и привык ходить у себя в селе. Правда, теперь за плечами у него всегда был автомат.

— Да ты чё, гонишь, Малой? — продолжал кто-то.

— Что гонишь? Щас там Нечисть кровью истечёт.

Был удобный момент, вроде пока стихло. Мы схватили мины и побежали к миномёту. Пока Малой с кем-то наводился, я побежал ещё за миной. Подбегая второй раз к миномёту, я услышал зловещий счёт «Василька»: тук-тук-тук-тук. Скажу так: мне всегда казалось, что для того, чтобы погибнуть от миномётной мины, ты должен быть или долбоёбом, или неудачником. Если ты слушаешь «выходы» и рядом есть укрытие, то тебе ничего не стоит спастись от мины. Другой момент — если она летит прямо в тебя. Золотое правило: как бы ни было страшно, продолжать лежать и никуда не убегать. Осколки бегают быстрее…

Приблизительно представляя, через сколько приземлятся у нас мины, я не стал нигде лежать и побежал в бункер. Начал отвечать наш миномёт. Ребята спешили и без корректировки отстрелялись по заранее известному ориентиру. Тоже побежали в укрытие. Малой почему-то не спешит, что-то возится у миномёта… Отбегает…

Взрыв!!

Малой прибежал в бункер — ни царапины, однако его начало рвать — контузия.

Внезапно всё стихло. Мимо КП промчались машины, которые везли раненых с утренней вылазки. Затем погрузили и раненых с КП. Затишье было недолгим. Через пару часов противник возобновил беспокоящий огонь из миномётов по всем нашим позициям. Видимо, с утра мы им сильно насолили.