Война

…Твои ноги пропахли солдатской кирзой.
Ты так любишь подумать не одной головой…
Я помогу тебе себя защитить,
Моё вдохновение.
Я предлагаю в помощь и на удачу своё умение-е-е-е.
Я революция!
Или я твоя, или кто ещё,
Это любовь моя.
И она меня — как и я её-о-о!.. — кричала Лобода.

Девки хором подпевали припев. Ух, сучки…

«Солдатской кирзой… Хм…» — почему-то зацепилось в голове.

— Посмотри, как интересно! Посмотри, как геи хотят быть бруталами. Небритый, подбитый нос… Типа я не гей, я воин…

Только сейчас я увидел, что Лёха смотрит на телевизор. Есть какой-то закон, который не разрешает, чтобы в кафе у телевизора работал звук. Поэтому играет Лобода, а по телику Дима Билан пиздится с охранной клуба из-за бабы.

— Нахуй мне эти геи, я вон на молодых лолли смотрю…

— Да… Лолли хороши…

— Братан! Лолли потом… Что по делюге? Новый год скоро…

— Да что по делюге? Всё ясно. Съезжу на выходных с Дядюшкой по делам, он просил, и сделаем.

ЧАСТЬ З ГОЛГОФА

Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия;

впрочем, не как Я хочу, но как Ты.

Евангелие от Матфея 26:39

* * *

Донецк — Горловка. 10 сентября 2015 года

Приехал спецназ ГУИН и забрал меня у СОБРа. На место задержания подъехали Крым и Малой. Начали объяснять, что я военнослужащий 11-го полка. Им возражают: сейчас это уже не имеет значения.

Меня повезли на улицу Ходаковского, где располагается главное тюремное управление.

— Ребята! Да хоть сейчас его отпущу. Дайте мне основания юридические, — говорит Крыму замначальника управы Швец.

Он дал мне телефон позвонить маме. Опять близкие услышали мои странные телефонные звонки:

«Мама, меня сажают назад в тюрьму. Всё хорошо. Позже свяжемся…»

«Сынок, меня сажают опять в тюрьму, всё будет хорошо. Я люблю вас»…

Приехали офицеры 57-й колонии и повезли меня в наручниках в лагерь — досиживать срок.

В очередной раз закрываются тяжёлые тюремные двери одиночной камеры.

Теперь моя вина в том, что я пошёл воевать в ополчение. «Нет юридических оснований для вашего освобождения…» Когда под Мариуполем нужно было ловить какой-то секретный американский радар, никого не интересовал мой юридический статус… Да и когда шёл к Жоре, на Пески — тоже…

Наверно, если бы я не знал историю России, то удивился бы такому повороту событий, а так… Ничего удивительного.

ЗАПОМНИ! Хочешь добровольно воевать за Россию — это твой личный выбор, и в случае проблем рассчитывать можешь только на Бога, себя и друзей.

Но всё-таки надежда теплилась. Ходят слухи, что всё-таки не раскрутят, но придётся сидеть «звонком», т. е. любой наркоман сможет насобирать денег и выйти по УДО, а я и такие, как я, будем «звонить». Специально никто ничего не говорит — пытка неведением.

Командиры пообещали забрать меня через 2–3 дня… Конечно, такого не будет, поэтому я дарю свою форму Николаевичу. Он ДПНК (дежурный помощник начальника колонии), типа начальник смены. Хороший мужик. Один из очень немногих, кто не разбежался в 2014-м, а выполнял свой долг до конца.

Друзья мне передали кроссовки и спортивный костюм. Я снимаю форму. На рукаве шеврон «Восток».

— Возьми, Николаич, только тут шеврон… Берцы чуть треснуты…

— Да ладно, ничего… Хоть такие… Спасибо.

Я просовываю всё это в «кормушку».

Николаич ушёл, и я померил камеру шагами. Пять с половиной на два с половиной. Кругом бетон и железо. Вспомнил псалом:

«Стеснили оковами ноги его; в железо вошла душа его…»

Сегодня утром я проснулся дома, а засыпать буду вот здесь. Жизнь опять круто поменялась. Внешне я спокоен, но организм не обманешь — я чувствую, как повышается давление…

Надо молиться. На всё Воля Божья…

Почему-то вместо молитвы я начинаю мурчать себе под нос песню:

«Моя звезда всегда со мной
Моя звезда горит внутри
И говорит мне: подожди,
Постой чуть-чуть, ещё немного.
Нам предстоит неблизкая дорога».
Вот я и отвоевался…

10 сентября 2015 г.

Мичуринская исправительная колония № 57

Самое сложное, что ждёт человека в одиночной камере, это его собственные мысли. Хотя я уверен, что если бы меня посадили в одиночку во время моего отбытия наказания, то я бы особо не парился. Но сейчас была другая ситуация, ведь утром я проснулся дома, надел военную форму и жил совершенно другой жизнью. В один миг всё круто изменилось. Снова тот же лагерь, те же лица, как будто не было никакого побега, Краснодона, Новоазовска, Бахмутки, «Вольво-Центра» и всего остального — как будто всё это не со мной.