Война

* * *

Вечер. Вика подходит к подъезду многоквартирного дома. На лавке сидят три подростка лет по пятнадцать с бутылками пива. Они смотрят на Вику, отворачиваются. Вика жмет на кнопки домофона. Гудок, второй, третий, четвертый. Заспанный женский голос:

– Кто там?

– Тетя Люся, это я, Вика…

– Вика? А что ты здесь делаешь?

– Я потом расскажу. Откройте, пожалуйста…

Домофон сигналит. Вика открывает дверь, заходит. Подростки смотрят ей вслед. Один плюет себе под ноги.

* * *

Редакция. Андрей сидит у компьютера, на экране – англоязычный сайт о кино.

Звонит телефон. Андрей берет трубку.

– Здравствуйте, – говорит женский голос. – Могу ли я услышать Андрея Никитина?

– Да, Никитин слушает…

– Меня зовут Антонелла Прибылинская, я – пресс-агент акте…

– Вас что-то не устроило в интервью?

– Вы это серьезно? Не устроило – слишком мягкое слово. Это не интервью, это же просто безобразие какое-то…

– Все дословно снято с диктофона. Если будут какие-либо вопросы, я могу предъявить запись…

– Речь не об этом. Речь о самой обычной журналистской этике… Вы могли бы отнестись с пониманием, что артист несколько устал… Сами должны понимать – он по-своему делает одолжение уже только тем, что приезжает в ваш город…

– То есть я должен был отредактировать его слова? Так сказать, отлакировать их?

– Ну зачем же так это называть? Просто отнестись с пониманием…

– Он сказал то, что хотел сказать. Он – взрослый человек и должен понимать, что такое интервью…

– Но, простите, когда получился текст из одних отточий…

– Ну, это его дело – так разговаривать. У меня больше нет времени это обсуждать. До свидания.

Андрей кладет трубку, берет мобильный, находит в адресной книге номер, звонит.

– Алло, – говорит Андрей. – Привет, можешь разговаривать?

– Могу. – В трубке – Воронько. – Другое дело, хочу ли я с тобой разговаривать.

– А что такое?

– Не притворяйся дурачком. Это ты устроил бучу насчет того алкаша-журналюги…

– Ну да, в том числе я. И что теперь? Ты что, защищаешь этих уродов?

– Не надо обсерать людей, которых ты не знаешь…

– Зато я знаю, что они сделали…

– Я тоже их лично не знаю. Но пацаны говорят, что нормальные парни. У одного просто дома проблемы. Год всего женат, а она уже стала изменять…

– А у второго тоже проблемы были, да? С алкоголем, наверно? И поэтому – цирроз печени?

– Это тот же самый…

– Значит, у второго – другие проблемы…

– Ладно, хватит подъебывать. Говори, насчет чего звонишь?

– Ты знаешь. Расследование…

– И ты думаешь, что я после всей этой хуйни тебе что-нибудь расскажу?

– А что, есть что рассказать?

– Для тебя у меня один ответ: без комментариев.

– Ладно, пока.

– Давай.

* * *

Университет. В аудитории – три десятка девушек и несколько парней. Оля и Женя сидят за одним из последних столов. У доски стоит преподаватель – пожилой, седой, бородатый дядька.

– Меня, честно вам признаюсь, уже много лет мучает один вопрос, – говорит он. – Почему русская литература, которая была столь великой в девятнадцатом веке, так явно деградировала уже к середине двадцатого? Ведь последним по-настоящему великим писателем был Михаил Булгаков…

– А Пастернак? – выкрикивает парень с первого ряда. – Ведь «Доктор Живаго» получил Нобелевскую премию…

– Я с большим уважением отношусь к поэзии Пастернака, – говорит преподаватель. – Но роман этот, при всем уважении, я не могу поставить в один ряд с произведениями Толстого или Достоевского…

– А Набоков? – спрашивает Женя. – Или вы относите его к первой половине двадцатого века?

– Набоков – великолепный стилист, и этого у него не отнять. Но этого недостаточно для того, чтобы быть подлинно великим. Более того, в своих американских произведениях он выбрал линию крайне сомнительную с моральной точки зрения. Я, разумеется, имею в виду «Лолиту». Считаю, что этим, с позволения сказать, произведением он предвосхитил тот поток «порнухи» и «чернухи» в российской литературе конца двадцатого и начала двадцать первого века. Все эти Пелевины, Сорокины и прочие безответственные постмодернисты…

Начинает вибрировать телефон Оли, лежащий на столе. Она берет его, подносит к уху, говорит шепотом:

– Алло…

– Здравствуйте. Это с кем я говорю? Это Оля?

– Да. А кто это?

– Это тетя Люся, тетя Вики Сотниковой. Она сейчас у нас, в Раменском. Никому звонить не хочет, даже маме своей. Только твой телефон дала. И то сама разговаривать не хочет. Она… Ну, я не знаю… Странная какая-то, короче говоря. Не рассказывает, где она была, что делала… Мы не знаем, что с ней делать. Может, приедешь, заберешь? Или матери ее хотя бы сообщи – пусть она забирает. А то что она тут у нас будет?..

– Мне сейчас не очень удобно разговаривать. Я вам перезвоню…

Оля отключает телефон, кладет его на стол.

– …меня не убедит, что постмодернизм – это литература, – говорит преподаватель. – Я бы даже так сформулировал. Постмодернизм – это анти-литература, реакция на литературу в ее наивысшей точке. Как после каждой революции наступает реакция, так и здесь.

* * *