Война

— А у нас, в Херсонской, скоро поспеет пшеница. В июле уже снимают.

— А тут, гляди, вспахать успели, может, и посеяли, да всю и затоптали…

— Тут много добра зря погубили.

Я лежу у бруствера, греясь на солнце, и слушаю разговор, не видя лиц беседующих. Среди солдат много новых.

У нас крепкие окопы, построенные по всем правилам саперного искусства. Здесь, видно, решено оказать неприятелю решительное сопротивление. Если он здесь нас сломит, его не удержать никакими силами.

В окопах глубокие ниши для патронов, для бочек с питьевой водой. Над окопами крепкие навесы. Внутри окопов стоки для дождевой воды. Дальше, по ходу сообщения, клозеты и еще дальше кухни в земле. Впереди — широкая полоса проволочных заграждений. Таких основательных окопов мы еще никогда не строили.

Но как мы будем воевать — неизвестно. Отсутствие снарядов стало притчей во языцех. Сколько бы ни стреляла по нас неприятельская артиллерия — наша почти не отвечает. Батареи вымаливают у парков снаряды как милостыню, но получают их не больше десятка в день. И никто не знает — когда прибудет пополнение.

Не только солдаты, но, кажется, все офицеры последними словами ругают штабное начальство. Досужие артиллеристы приходят к нам в часть, подолгу засиживаются и жалуются на свою судьбу.

Капитан Касимов из ближайшей батареи подружился с Чайкой и каждый день изливает перед ним свою душу. Меня он не стесняется.

— О чем же там прохвосты думают?.. Скажите, пожалуйста! Чем, сукины сыны, заняты?.. Неужели такая огромная страна как наша Россия — не в силах снабдить свою армию боевыми припасами? Зачем же нас сюда послали? Зачем морят голодом, нуждой, вшами? Зачем заставляют воевать?

Он странно выражает свой протест вопросами, будто ожидая «оттуда» немедленного ответа, точного разъяснения. И, не дождавшись, он снова спрашивает:

— Или в самом деле там сидят только изменники, взяточники, воры?..

Я передаю его слова Артамонову. Он по обыкновению долго молчит, медленно достает свой кисет, медленно сворачивает козью ножку и, только закурив, отвечает:

— А он, стало быть, еще сомневается… «Неужели?», «может ли быть?»… Дурак он, интеллигент, вроде тебя… Кабы не были они воры, разве сидел бы здесь народ разутый, убогий, голодный?. Разве дрался б против пушек штыками?.. Весь их механизм воровской, весь наскрозь, от низу до верху! Этим и живут.

Ночью слышим далекий грохот орудий. И далеко, слева от нас, на черном горизонте вспыхивает зарницами багровое зарево. Оно то вдруг становится золотисто-ярким и огромным, будто придвигается к нам, то спадает, темнеет и уходит вдаль…

Весь следующий день орудийный гул слышен все ближе и ближе, и небо за далеким хребтом холмов затянуто черным туманом.

Проходит еще день. Гул орудий приближается. Ночью зарево появляется справа от нас. Нам кажется, что нас сжимают огненным кольцом, что нас охватывают гигантской петлей и нам уже не уйти из чудовищных лап. Завеса огня и черного тумана стеной стоит перед глазами; гул и грохот орудий, как далекие раскаты грома, перекатываются по небу.

Мы, как звери, изощренные чутьем, животным инстинктом чувствуем опасность.

На рассвете нового дня, когда мы спали, завернувшись в шинели, с грохотом, с воем, свистом и гулом в пятистах шагах от роты разорвался огромный снаряд.

Земля под ногами дрожит, и нас будто подбрасывает. Все сразу вскакиваем и долго слышим гул в воздухе, как после удара гигантского колокола.

Впереди, на пустом пространстве, еще не рассеялась огромная туча дыма и пыли. Она медленно отделяется от земли и, разрываясь на клочья, расплывается по сторонам.

Медлительно проходят минуты. Мы напряженно и неотрывно смотрим в сторону разрыва, ожидая нового удара. Моментами напряженность ожидания доходит до безумного желания — скорей бы, скорей новый удар!

На серых, истомленных лицах солдат разлита желтоватая бледность. Блестят запавшие, больные глаза.

На востоке загораются первые багровые полосы, еще омраченные сверху синевой. На маленьких голубых облаках появляются снизу золотистые барашки. Небо окрашивается в розовые, багряные, изумрудные, бирюзовые и синие цвета.

Левее нашей роты, против расположения соседнего батальона, не долетая до окопов, разрывается снаряд. Опять огромный столб черного дыма и земли, с красно-желтой огненной сердцевиной. Опять грохот, гром и гул и медленно расплывающееся черное облако.

Каждые несколько минут раздается оглушительный взрыв то в одном, то в другом месте, против линии нашего полка. Ветром доносит запах дыма и взрывчатых веществ. Снаряды разрываются уже и позади наших окопов. Мы сидим глубоко в своих норах, прижавшись к стенкам. Взрывы слышны чаще и чаще, почти один за другим. Один из них раздается совсем близко, оглушая с такой силой, будто взлетели в воздух тысячи пудов листового железа, Звук взрыва смешивается с каким-то глухим, плотным призвуком тяжелого шлепанья, будто на землю упали тяжелые мешки с песком.