Война, блокада, я и другие…

               Разруха

Война разрушила наш дом…

Мой отчий дом не существует…
Чужая крыша надо мной
Опоры в жизни не дарует.

И нет знакомых мне вещей,

Таких уютных и привычных.
Не сохранилось ничего…
И даже безделушек личных…

Соседей старых тоже нет,

С кем пережиты дни блокады…
Разрушен дом… и все, что в нем…
Что было дорого когда-то…

Осталось детство средь руин…

В них похоронен мир беспечный,
Он похоронен той войной —
Жестокой, страшной, бессердечной.

Мой мир разрушила война —

Мир детства, радости и счастья.
Распалось все… и я в семье
Не вижу доброго согласья.

Мы как-то каждый по себе.

Живем своей отдельной болью…
Отец войной… Блокадой мать…
Все посыпают раны солью.

Я как чужая в этом доме…

Живу при них, как сирота.
Да и у мамы жизнь не лучше —
При муже горькая вдова…

Война разрушила нам Души,

Мы все ни живы, ни мертвы…
Забыто все, что раньше было,
До той безжалостной войны…

Как мама пела под гитару!

И сколько книг читалось нам…
И даже взрослые романы
Читались вслух по вечерам.

Но словно не было романсов,

Не читан Шиллер и Гюго…
«Разбойники», «Компрачикосы» —
Все, все ушло в небытие…

Мы как слепые, как глухие…

Войной разрушен мир Души…
Мы не чужие, не родные,
Мы все — носители войны…

Ее жестокого начала,

Ее печального конца
Вся разрушительная сила
По человечеству прошла…

Нас искалечила жестокость.

Пример тому — моя семья.
Нет дома, нет в Душе покоя.
И зыбкий мир у очага…

Все, все разрушено войною —
И Дом, и Жизни, и Душа…
Все собирать теперь по крохам,
Все строить заново — с нуля…

На той немыслимой Голгофе

Всепоглощающей войны,
Где без Креста меня распяли
По наущенью сатаны,
Там голод, холод и блокада,
Там страх, безумство, боль и смерть,
На не библейской той Голгофе
Распяли и земную твердь…

А мы не знали, что мы сдохли

Когда маме сказали, что отцу на фронт сообщили, что мы сдохли в Ленинграде и у отца там, на фронте, новая жена, мама поняла, что у бабушки нам делать нечего. И тогда мы поехали в Сталинград, к маминой старшей сестре.

Было все — скитания, пересадки, отставания от поезда, нас обкрадывали, почему-то несколько дней простояли в степи под Сталинградом, часто простаивали, пропуская воинские эшелоны… Было все, как у многих в то время. Но о двух эпизодах этого пути не могу не вспомнить особо.

Теперь с каждым годом я переживаю этот эпизод все острее и острее. Он мучает стыдом и чувством непоправимой вины перед мамой, да и перед своей взрослеющей совестью. Мне кажется, что этот стыд останется со мной на всю жизнь, но будет и уроком на будущее.