Война. Часть 1

— … ну я тогда позвонила Ермольевой, — глотает слёзы подруга, поднимает одеяло, упавшее под колёса моего кресла-каталки, — спросила сколько у неё наработано вещества… она говорит двадцать пять грамм…

— Постой, — беру Олю за руку, — ты же говорила, что она только к концу года получит «жёлтый, аморфный», смесь четырёх субстанций, из которых только один активен in vivo.

— Слава богу, память у тебя не пострадала… всё правильно, но речь шла о полупромышленной установке, а в лаборатории для исследований в пробирке по нескольку грамм она уже год как это вещество получает. Так вот, я без объяснений попросила подготовить всё что есть, а сама — звонить Берии, он сразу запретил, тогда я — Кирову, говорю, так мол и так, умирает Чаганов от воспаления лёгких, есть только одно лекарство, которое может его спасти, но его только на мышах ещё испытывали. Киров сразу всё понял и сам позвонил Чкалову, короче, вчера утром — ровно через сутки после моего звонка в Москву лекарство уже было здесь в госпитале. Местные врачи принялись меня отговаривать: мол, нельзя без испытаний лекарство использовать, к тому же, я сама понимаю, оно может вызывать повышение температуры, а ты и так уже весь горишь, к сорока градусам температура подбирается… Высказали они, значит, своё мнение и пропали, хотя как их можно осуждать — они и так с ног валятся, раненых — море, ну а я вижу, что тебе с каждым часом становится всё хуже и хуже, сама развела «жёлтенького» дистиллированной водой, набрала в шприц, перекрестилась и на счёт раз-два-три вколола тебе…

— Что три раза уколола?

— Через каждые три часа… — не улыбается моей шутке подруга, — после первого укола температура у тебя подскочила аж до 41 градуса, мы тебя — в ванну с водой, Вера лёд ведром из ледника больничного носила… жар спадёт — тебя из ванны, растёт — обратно в неё, так до утра с ней и колотились, лишь под утро температура упала до 39-ти.

Шедший сзади сержант НКВД помогает Оле поднять кресло на пару ступенек и оставляет нас наедине в увитой плющом беседке.

— … Тут ещё каждые пять минут телефон трезвонит: то из Москвы, то из Хабаровска, то из Ворошилова… в палату провели, чтобы значит информацию из первых рук получать… Звонит, значит, один адъютант и гнусавит, мол, оставайтесь у аппарата, с вами будет говорить товарищ Блюхер… а я тебя за руку держу, пульс сосчитать не могу, наверное к двумстам ударам в минуту подбирается… ну я и послала его на три последних буквы фамилии начальника. Мехлис, как услышал такое, передумал в палату заходить… ну и звонки как отрезало.

— А что на фронте, бои закончились? — пытаюсь перевести стрелки.

— Закончились, — как автомат кивает головой подруга, — ещё шестого числа…. тогда ещё надежда была, что ты сам выкарабкаешься…. вышли к берегу Туманной. В окружении оказались пять тысяч японцев, Заозёрную взять не удалось, но боевые действия прекратились. А когда я Кирову звонила, они уже запросили мира. Семёнов, Штольце и Накамура…

— Что за Накамура? — стараюсь говорить тише, беречь дыхание.

— … он начальник разведывательного отдела, все у нас. В тот же день вывели в тыл, следом за нами, Безымянную-то наши сходу взяли уже к полудню, вот по этому проходу мы и вышли, ты в сознание уже в Посьете пришёл…

— А Мищенко, скажи, он тот самый?

— Не знаю, я считала, что Мищенко — собирательный образ… в общем, ушёл он, воспользовался суматохой и ушёл, я его уже на том берегу заметила, когда он из воды выходил.

— Как Рычагов с Мошляком, остальные из его группы?

— Нормально… лейтенант ранен не тяжело, а у майора перелом ребра, в общем, тоже терпимо. Оба здесь в госпитале. Переживают за тебя, говорят, что ты их спаситель, японцы-то тех ваших из группы, что раньше в плен взяли, успели тот берег переправить. Рычагова к особисту вызывали…

— Что-то серьёзное?

— … не думаю, но помидорами точно не отделается, как пить дать разжалуют и в должности понизят. Слыхала, что и Смушкевича уже трясут, не взирая на прежние заслуги…

— Всё, — Оля решительно поднимается со скамейки, — пора на уколы!

— Погоди, как мы теперь будем появление пенициллин объяснять? Священной книгой из Тибета или дневниковыми записями из библиотеки Института Экспериментальной Медицины?

— Не знаю, — тяжело вздыхает подруга, — об этом я совсем не думала, когда звонила Ермольевой. Я просила её, конечно, помалкивать обо мне, но надежды на это, когда за неё возьмутся серьёзные следаки с Лубянки, нет никакой. Я б на их месте просто сказала, что ты умер и она бы сразу в подробностях всё выложила.

— Да-а, штамм пенициллина в чашке Петри, что ты передала Ермольевой объяснить трудно, это тебе не инструкция как синтезировать тубазид в домашних условиях, такое в книге не найдёшь… Мне показалось, что и в мой рассказ о чудесном нахождении лекарства от туберкулёза они поверили с трудом… да, нужно искать другое решение. А у меня ещё на подходе СВС процесс и многое другое. Итак, с этого момента наша легенда состоит в том, что ты только выполняешь мои указания, ты моя помощница и откуда берутся информация или там штаммы — не знаешь.