Война Двух Королев

— Откуда ты знаешь? — спросила я.

— Потому что я помню тебя, когда ты была тихой, как крошечная мышка, не издавала ни звука, если только не наступала ночь, и дурные кошмары находили тебя во сне, — сказала она.

И снова этот холодок пробежал по моей спине.

— Я была здесь тогда. Мне кажется, что я всегда была здесь, — сказала она со вздохом. — Я стара, Пенеллаф. Почти так же стара, как твой король…

Прежде чем я успела осознать, что сдвинулась с места, то уже стояла перед ней, положив свои руки поверх ее, вдавив их в ручки кресла.

— Где Кастил? — спросила я, заметив, что Киеран подошел ко мне сзади, а остальные Прислужницы шагнули вперед.

Когда Миллисента ничего не сказала, Первородная сущность запульсировала в моих венах, и я опустила голову, чтобы мы оказались на уровне глаз.

— Ты видела его? — В мой голос вернулась дымка.

Прошло долгое мгновение.

— Если хочешь увидеть его, — сказала она, и я чуть не пропустила этот быстрый, меткий взгляд, который она бросила в сторону Прислужниц. — Я предлагаю убраться с глаз моих долой, подготовить свое лицо и сделать это быстро. Время не ждет, Ваше Высочество.

Я выдержала ее взгляд, а затем медленно отступила. Выхватив у нее одежду, я пошла в купальню, быстро помылась в чистой теплой воде, которую кто-то принес. Я слышала, как Миллисента спрашивала Киерана, не вольвен ли он, а потом болтала о том, что она никогда не разговаривала с вольвенами. Киеран практически ничего не ответил.

Одежда, казалось, была взята прямо из ее гардероба. Хитоновая туника была без рукавов и спадала с плеча, оставаясь на том месте, где должна была быть рана от стрелы из сумеречного камня, если бы она не затянулась, не оставив даже следа. Лиф был облегающим, но кожаные ленты на талии и бедрах позволяли мне ослабить материал, чтобы он облегал мою более полную фигуру. Подол доходил до колен и имел прорези по обеим сторонам, что позволяло спрятать вольвений кинжал, но при этом он был легко доступен. Мне удалось закрепить мешочек на одном из ремней на талии, а кольцо осталось за вырезом, у груди. Она принесла пару бриджей, которые, как мне показалось, принадлежали не ей, но они пришлись впору, так что мне было совершенно все равно, откуда они взялись.

Я подошла к туалетному столику, мое сердце колотилось, когда я смотрела на свое отражение. Серебристое свечение за моими зрачками было ярким, и мне показалось, что аура немного расширилась. Я моргнула. Никаких изменений.

Стоя там, я думала о сне… кошмаре. Моя… мама что-то сказала Темному. Он был ее виктором. Вот почему слова Тони показались мне такими знакомыми. Я слышала это раньше. Той ночью, и боги только знают, сколько раз в кошмарах, которые я не могла вспомнить с тех пор. Леопольд. Мой отец. Он был… он был похож на Виктера. Я тяжело выдохнула.

Моя хватка на фарфоровом столике усилилась, когда я окинула взглядом шрамы. Они немного поблекли, когда я вознеслась, но сейчас казались заметнее, чем когда-либо. Я не знала, из-за яркого ли света ламп или из-за зеркала в этом замке… в этом городе, они казались такими разительными.

Мое сердце продолжало колотиться, а во мне нарастала смесь ужаса и предвкушения. Оно накатывало волнами с тех пор, как я проснулась и обнаружила, что мы находимся в Вэйфере. Я была здесь. Там, где был Кастил. Там, где был мой отец. Где была Избет.

— Я ее не боюсь, — прошептала я своему отражению. — Я — королева. Я бог. Я ее не боюсь.

И закрыла глаза. В тишине комнаты мое сердце наконец-то замедлилось. Мой желудок успокоился, и хватка ослабла. Уверенными руками я заплела в косу свои еще влажные волосы.

Мне нельзя было бояться ее. Я вообще ничего не могла бояться. Не сейчас.

***

Впервые шрамы на моих руках и лице были видны всем, когда мы спустились на главный этаж замка Вэйфер.

Это было удивительное ощущение.

Миллисента отвела меня к Риверу, и не стала спорить, когда он последовал за нами в зал. Дракен молчал, склонив голову и закрыв лицо копной светлых волос, но я знала, что он ничего не пропустил, пока мы пересекали атриум, который когда-то казался таким огромным и прекрасным.

В детстве меня привлекали виноградные лозы, вырезанные на мраморных колоннах и покрытые золотом. Я прослеживала тонкие гравюры, насколько могла, но узоры доходили до арочных потолков. Мы с Йеном часто пробирались в атриум в середине дня и звали друг друга, слушая, как наши голоса отражаются от тонированного стекла.

Теперь все это казалось мне… излишним. Безвкусным. Как будто вся эта золотая отделка и произведения искусства пытались скрыть пятна крови, которые никто не мог видеть.