— Вознесенных больше нет. И никогда не было. Никто не хочет править на краю мира. — Его грудь поднялась от глубокого вздоха. — Я знаю, кто ты. Я знаю,
Мой позвоночник напрягся.
— Если ты скажешь, что это из-за того, кто моя мать, я
Герцог рассмеялся, но звук был таким же холодным и жестким, как и то пространство внутри меня.
— Ты считаешь себя великим освободителем, не так ли, пришла освободить смертных от Кровавой Короны. Освободить своего драгоценного
Во все мне замерло.
— Убить Королеву — твою
Вынув кинжал из кровавого камня, я всадила его ему в грудь, пронзив его сердце и остановив ядовитые слова прежде, чем они успели проникнуть слишком глубоко. И он почувствовал это — первый осколок своего существа, первый разрыв кожи и костей. И я, со своей стороны, была благодарна ему за это.
Его бездушные глаза расширились от удивления, когда на бледной коже щек появились мелкие морщинки. Трещины углубились и превратились в паутину изломов, которая распространилась по его горлу и под воротник атласной рубашки, которую он носил на заказ. Я выдержала его взгляд, когда крошечный уголек пепла погас в его черных глазах.
И только тогда, впервые за двадцать три дня, я вообще ничего не почувствовала.
ГЛАВА 3
Двадцать восемь дней.
Прошел почти месяц, а постоянная боль терзала так сильно, что было невыносимо больно. Я сжала челюсти, чтобы не закричать, вырвавшись из пещеры, ставшей моим сердцем, от разочарования, постоянной беспомощности и чувства вины. Ведь если бы я контролировала себя, если бы я не вырывалась…
Было так много
Пышная и маслянистая яичница с кусочками жареного мяса передо мной потеряла свою привлекательность, когда в горле зародился крик, который давил на мои сжатые губы. Поднялось глубокое до мозга костей чувство отчаяния и быстро уступило место ярости. Центр моей груди гудел, древняя сила пульсировала едва сдерживаемой яростью.
Вилка, которую я держала, дрожала. Давление охватило мою грудь, закрывая горло, а эфир бился и вздымался, давя на кожу. Если закричу, если поддамся боли и ярости, звук отчаяния и страдания превратится в гнев и ярость. Крик, душивший меня, сила, нараставшая во мне, имели вкус
И какая-то часть меня хотела выпустить его наружу.
Прикосновение пальцев, на несколько тонов теплее моих, сомкнулось на моей руке, утихомирив дрожь. Прикосновение, когда-то столь запретное, вывело меня из темной колеи, как и слабый заряд энергии, прошедший между нами. Медленно я повернула левую руку так, что стал виден мерцающий золотой завиток брачного отпечатка.
Доказательство того, что мы с
Доказательство того, что
Мой взгляд поднялся и столкнулся с поразительными зимне-голубыми глазами вольвена.
В острых углах красивого лица Киерана и в напряжении, скопившемся на его губах, было заметно беспокойство. Он выглядел усталым, и так и должно было быть. Ведь он плохо спал, потому что я почти не спала.
Вилка снова задрожала… нет, дрожала не только вилка или моя рука. Дрожала посуда, как и стол. В коридоре задрожали бело-золотые атлантийские знамена, которые заменили знамена Кровавой Короны.
Взгляд Киерана скользнул мимо пустых стульев в банкетном зале поместья Колдра туда, где у проема в колоннах стоял на страже светловолосый атлантиец, Генерал Эйлард.
Сейчас я почувствовала то же самое, что и тогда, когда он впервые представился. Под бесстрастными чертами его лица плескалось недоверие с привкусом уксуса. Это не было удивительной эмоцией. Многие из старших атлантийцев относились ко мне с опаской — либо потому, что я была воспитана их врагами, Вознесенными, либо потому, что во мне было много такого, чего они не ожидали.
Дева со шрамами.
Заложница.
Нежеланная Принцесса, ставшая их Королевой.
Бог.
Мне было не до их настороженности, особенно когда я заставила дрожать все поместье.
— Ты начинаешь светиться, — предупредил шепотом Киеран, который я едва расслышала, убирая руку.
Я посмотрела вниз на свою ладонь. От моей кожи исходило слабое серебристое сияние.
Что ж, это объясняло, почему Генерал теперь пялится.