Мне не нужно было, чтобы этот осел указывал на то, что я и так знал. Голод грыз мои внутренности, и я готов был поклясться, что видел пульс у него на шее.
Но Восставший просто стоял и смотрел.
— Если ты здесь не для того, чтобы рассказать мне о погоде, — пробурчал я, — можешь выметаться к чертовой матери.
Каллум хихикнул.
— Впечатляет.
— Я? — ухмыльнулся я. — Я знаю.
— Твое высокомерие, — сказал он, и низкий гул вырвался из моей груди, когда он шагнул вперед. Его улыбка расширилась. — Ты прикован к стене, голоден и грязен, не в состоянии сделать ничего, чтобы помочь своей любимой девушке, и все равно остаешься таким высокомерным.
Еще один рык когтями впился в мое горло.
— Она не нуждается в моей помощи.
— Думаю, нет. — Он коснулся своей груди. — Она заколола меня вчера. Моим собственным кинжалом.
Из меня вырвался грубый смех.
— Это моя девочка.
— Ты, должно быть, очень гордишься ею. — Он медленно опустился на колени. — Посмотрим, как это изменится.
— Это никогда не изменится, — поклялся я, моя челюсть кипела. — Несмотря ни на что.
Он изучал меня несколько мгновений.
— Любовь. Такая странная эмоция. Я видел, как она уничтожает самых могущественных существ, — сказал он. Слова Миллисенты снова зазвучали у меня в голове. — Я видел, как она придавала другим невероятную силу. Но за все те многие… многие годы, что я прожил, лишь однажды видел, как любовь останавливает смерть.
— Это так?
Каллум кивнул.
— Никтос и его Супруга.
Я уставился на него.
— Ты настолько стар?
— Я достаточно стар, чтобы помнить, как все было раньше. Достаточно стар, чтобы знать, когда любовь — это сила или слабость.
— Мне все равно.
— А зря. Потому что для тебя это слабость. — Эти бледные, немигающие глаза были чертовски тревожными. — Ты знаешь, почему?
Мои губы оттопырились.
— Держу пари, ты собираешься мне рассказать.
— Ты должен был питаться от нее, когда у тебя был шанс, — сказал он. — Ты будешь жалеть, что не сделал этого.
— Неверно. — Я никогда не пожалею о том, что не поставил под угрозу безопасность Поппи. Никогда.
— Это мы еще посмотрим. — Восставший долго смотрел на меня, а затем двинулся с места.
Он был быстр. Я отшатнулся назад при виде блеска стали. Отступать было некуда. Мои рефлексы были дерьмовыми.
Боль взорвалась в моей груди, огненной волной забрав с собой воздух в легких. Металлический привкус мгновенно заполнил мой рот. Я посмотрел вниз и увидел кинжал глубоко в центре моей груди и повсюду красное, стекающее по животу.
Я поднял голову и выругался:
— Промахнулся мимо сердца, тупица.
— Я знаю. — Восставший улыбнулся, выдергивая кинжал. Я зарычал. — Скажите мне, Ваше Величество. Что происходит с атлантийцем, когда в его жилах больше не течет кровь?
Рана словно горела, но внутри меня все было покрыто льдом. Мое сердце вяло забилось. Жажда крови. Полная и абсолютная. Вот что произошло.
— Я слышал, что это делает человека монстром, как Жаждущие. — Поднявшись, он поднес кинжал ко рту и провел языком по пропитанному кровью лезвию. — Удачи.
ГЛАВА 28
Холодное чувство тревоги пробежало по моему позвоночнику, когда я встретилась взглядом с Кровавой Королевой.
— Даже Малика?
— Даже его. — Она потягивала свое шампанское. — Это не значит, что я
— Правда? — с сомнением сказала я.
— Не пойми меня неправильно. Я ненавижу эту женщину и запланировала для нее нечто особенное, но она не та, кто позволил этому случиться. Я знаю, кто действительно несет ответственность.
— Кто это?
—
Ошеломленная, я отпрянула назад.
— Ты… ты винишь Никтоса?
— А кого еще мне винить? Малеку нужны были испытания родственных сердец. Он позвал своего отца. Даже спящий Никтос услышал бы его. Он ответил, и он отказался, — сказала она мне, и еще одна волна неверия прошла через меня. — Из-за этого Малек вознес меня. И ты знаешь, что случилось потом. Я виню не только Элоану или Валина. Я виню Никтоса. Он мог бы предотвратить все это.
Никтос. Он действительно мог. Но то, что он не дал своему сыну что-то подобное после того, как увидел, что случилось, когда он отказал ему в этом раньше, и бог умер, не имело смысла.
— Почему он отказался?
— Я не знаю. — Она посмотрела вниз на свое кольцо с бриллиантом. — Если Малек и знал, он никогда не делился. Но сейчас неважно, почему, не так ли? — Кожа в уголках ее рта напряглась. — Никтос стал причиной этого.