Уже гораздо позже, летом 44 года, когда немцев в городе и в помине не осталось, на местное футбольное поле сел однажды ещё один американский подбитый бомбардировщик. Экипаж выскочил, построился возле самолёта и стал ждать. Когда к ним подъехала машина с солдатами, люди подняли руки, показывая, что сдаются – куда ж деваться, решили, что попали к немцам. А как только поняли, что солдаты – советские, тут очень обрадовались, засмеялись, стали обниматься и орать что-то весёлое во всю глотку. Потом их местные напоили так, что весь экипаж просто забросили в приехавший за ними автобус и так увезли, ещё каждому пару бутылей самогону подарили на дорожку. С самолета сняли двигатели, вооружение, много чего ещё, а сам корпус простоял рядом с футбольным полем ещё лет двадцать, в нём сделали раздевалки для спортсменов.
А вот куда самолеты летали и что бомбили? Папа уверен, что бомбили немцев под Курском. Но мы этому подтверждений не нашли. Зато известно, что у американцев были аэродромы под Харьковом, Полтавой и (позже) Винницей. Вот, скорее всего, как уже упомянул чуть выше, над Константиновкой либо соединялись в крупные группы бомбардировщики, идущие на Плоешти и на Италию с Украины, либо распадались на мелкие группки те, что шли на разные аэродромы на Украине, вылетев из Италии и из Каира (да, оказывается, даже из Каира шли бомбить румынские нефтепромыслы, а затем садились на Украине).
Летали, как правило, Б-19. Их экипажи состояли из семи человек, но папа точно помнит, что павших летчиков, которых хоронил весь город и панихиду по которым читал священник, убитый за это через пару дней, в сбитом бомбардировщике было восемь. Наверняка, среди них находился дополнительный член экипажа: проверяющий, инструктор, инженер… Может быть, кто-то летел на замену другого экипажа в Полтаву или Харьков? Может быть, корреспондент. Может быть, представитель завода что-нибудь проверял? В любом случае, сел человек вот так в самолет случайно, и вот…
Немцы отступают
Так два года и пролетели. К концу оккупации – к осени 43 года, немцы очень изменились. Относительно добродушные и весёлые солдаты стали хмурыми и злыми.
Администрация – чёрномундирные и гражданские – совсем озверела, русские полицаи трезвыми вообще не появлялись. На постое немного постояли венгры, которые запомнились хамством и жадностью. Они же приказали семье выселиться в погреб, заняв все комнаты, хотя было их мало.
Немцы были поумнее, так как семью просто потеснили, но позволяли оставаться в доме, зато бабушка на них готовила и обстирывала, дед что-то чинил, чистил, подшивал, подбивал, а детишки убирали и подметали. Венгры же от женской стряпни отказались, готовя сами. Сами и убирались, и стирали. Одним словом, сами себе работу и напридумывали.
Честно говоря, от венгров у папы воспоминания остались самые дурные, именно из-за бытового поведения: если все остальные, – итальянцы, румыны, немцы, – если проявляли жестокость, то, как бы, деловую, венгры отличались именно жестокостью бытовой, – пройти мимо венгерского солдата означало схлопотать подзатыльник, причем довольно сильный. За что? А так просто, чтоб боялись.
Опять же, сложно сказать, что это были за части, но, сдаётся мне, венгерские фашисты-добровольцы, хотя не уверен. Их было много на фронте. И свою ненависть выливали они на людей, не задумываясь о том, что как-то удобней по пустякам с местным населением не ссориться.
Но венгры ушли, потом солдаты надолго уже не задерживались. Придут, переночуют пару дней, дальше убегут. В доме селились, конечно, в основном, офицеры, уж очень удобный он был и большой. А семья уж из погреба во дворе решила не переезжать, даже когда дом стоял временно пустым.
Войну, то есть бомбы, стрельбу, бои, так и не было заметно. Только проходящих солдат видели. С каждым днём всё более злых и обреченных солдат.
**