Война глазами подростка

Речь тут не о том, что, конечно, паренек пистолет украл и наказан был бы за дело, если бы по шее надавали. И не о том, что на войне любой солдат, озверев, может придушить мальчика, а не только эсэсовец. И даже не о том, что из-за шалости папа чуть было не погубил и себя, и семью – в конце концов, миллионы людей и без таких шалостей эсэсовцами были уничтожены.

Папу поразило просто совершенное спокойствие, совершеннейшее отсутствие эмоций у этих людей. Надо прибить мальчика? Прибьём, раз надо. Старушку тоже надо прибить? Ну, раз надо, прибьём. И девчонку тоже. Чего тут переживать-то?

И эти люди не были карателями, гестаповцами, полицаями. Речь шла о танкистах, солдатах. Люди озверели, перейдя все пределы.

Танкисты исчезли. И это были последние постояльцы в семейном доме.

**

Немцы ушли. Но и советская армия ещё не пришла. Целый день было спокойно. Вообще-то, жители уверились уже, что война их городок, слава богу, пощадила. Сочли, что прожили последние два года довольно спокойно и обошлись минимальными для той войны потерями.

Но тут вновь объявились эсэсовцы. Уже не танкисты, а пехотинцы. Не солдаты (хотя бы из боевых частей СС), а поджигатели (а может быть, и солдаты, которые исправно выполняли порученное дело). Пришла команда в несколько десятков человек, которые город стали жечь, дабы тот не радовался тому, что уцелел.

Они шли по улицам и методично поджигали дома из огнеметов. Папа сначала услышал крики, потом выстрелы, потом шум пожаров, выглянул на улицу и увидел, как по ней идут немцы и выпускают огнеметные струи в окна домов, не пропуская ни одного.

Город был деревянный, в нём и не надо было жечь каждое здание – город бы и так сгорел, когда огонь с первого подожжёного дома перекинулся бы на соседние, а дальше уже заполыхало бы повсюду. Но немцы жгли всё.

Люди, которые пытались спасаться из домов, попадали под выстрелы, если выпрыгивали на улицу перед немцами. Но если удавалось удрать через задние заборы, то никто за ними не гнался. Ведь не в наказание город убивали, а так просто, чтобы не достался врагу. Попался под автомат – пристрелили. Не попался, ну, беги-беги, повезло.

Подошли к папиному дому и выстрелили из огнемета и в него. Но дом почему-то не загорелся. Немцы прошли мимо, а семья наблюдала сквозь щели в погребе. Опять же, без особого страха за себя, так как было очевидно, что поджигатели идут быстро, по дворам не рыскают. Уж было стали радоваться, что дом уцелел, когда прошедшие немцы обернулись, оценивая работу, заметили, что один дом не горит – то ли струя бензина не туда попала, то ли просто ветер загасил пламя – ведь ветер уже был разбужен пожаром. Одним словом, один немец вернулся и бросил в окно дома зажигательную гранату. Та взорвалась, вырвался огненный шар, а дом вспыхнул еще быстрее, чем подожженные из огнеметов. И сгорел дотла.

Утром следующего дня от половины города остались только головешки. Но та половина, где поджигательная команда не проходила, тоже уцелела. Сначала люди решили, что немцы то ли забыли, то ли не успели её сжечь. Но вдруг появилась машина, с неё спрыгнули те же (скорее всего) поджигатели и так же стали зажигать дома. Оказывается, на ночь просто отдохнуть отъезжали.

Вдруг поднялась стрельба. Немцы рванулись к машине (а разошлись они уже по разным улицам и сбегались не одновременно). Машина удрала. Папа понял, что подходят наши, и бросился туда, откуда раздавалась стрельба. Пробежав минут десять, он добежал до уцелевших кварталов. Забежав за угол, увидел деревянный мост через речку. Мост, почему-то, немцы не сожгли. Не успели, ожидая отступающие части? Кто знает. Перед мостом, ближе к папе, лежал труп немца-поджигателя, с факелом около руки. Факел ещё даже горел. Папе запомнилось, что это была большая палка, обмотанная тряпками и пропитанная бензином. Поэтому и горел хорошо. Как ни странно, но это был первый убитый, которого папа сам видел за всю войну, не считая погибших летчиков. Никого вокруг не было. Потом уже другие мальчишки рассказали, что передовой отряд советской армии как раз настиг поджигателей в момент их «работы». Открыв огонь от моста, солдаты убили одного немца, а остальные успели удрать. Советские же солдаты же, не останавливаясь, промчались дальше.

Папа, никого не видя, опасливо пошёл к мосту. Мы спросили его, не подумал ли он, что мост мог быть заминирован. Нет, не подумал. Или забыл про то, что подумал. Скорей всего, даже не соображал про мины. Подошел к мосту, перешел по нему на другую сторону речки. Всё так же никого не было и стояла тишина.

Папа прошелся по улице, точнее, уже по загородной дороге. Было очень сухо, солнечно. Вышел на окраину города, обошел плетень и тут же увидел солдата в погонах. Тот стоял совсем рядом, оглядывался, держал за повод лошадь. Голова солдата была повязана бинтом, сквозь который проступала кровь. Шея лошади тоже была завязана бинтами и тоже с кровью. За плечами солдата висела винтовка. Ноги были обуты в сапоги. На голове, натянутая на бинты, торчала солдатская папаха-кубанка.