Война глазами ребенка

Как только начинался налет, капитан направлял судно к берегу и там оно, уткнувшись носом в прибрежный песок, замирало. Но бомбы успевали упасть раньше. К нашему счастью, прямого попадания не было, бомбы падали в реку, поднимая столбы воды. Один раз одна из бомб упала рядом с пароходом и водяным шквалом с палубы смыло несколько человек, среди которых оказался и мальчик примерно моих лет. Когда налет прекратился, на поверхности барахталось несколько человек, но мальчика среди них не было. Обезумевшая от горя мать мальчика пыталась броситься в воду, но ее удержали, а затем унесли вниз. На месте этого мальчика мог оказаться и я, но мне повезло.

Когда самолеты улетали, пароход, с трудом отрываясь от приютившего его берега, продолжал свой путь. Пассажиры приходили в себя, отряхивались от воды и молили Бога, чтобы такое больше не повторилось. Некоторые считали, что немцам не удалось потопить пароход, потому что капитан был заговоренный. Так это было или не так, но многим хотелось в это верить.

Прошло несколько часов пути и мне снова стало плохо. Я не только не мог стоять, но и сидеть. Пришлось маме взять Свету на руки, а на чемодан уложить меня. Как проходило дальше наше плаванье – не помню. У меня очень хорошая память и все, что происходило в годы войны со мной или рядом, запечатлелось в моей памяти, как на видеопленке. Спустя более 70 лет я хорошо помню лица, слова, жесты людей, с которыми столкнула меня судьба. Но если в моей памяти не запечатлелись те несколько часов или дней, которые прошли после того, как я улегся на чемодан, значит состояние мое было неважным. Пришел я более или менее в себя, когда пароход плыл уже по Сожу. Был ли это тот самый пароход или другой – не знаю.

От Гомеля до Ветки по берегам Сожа не было деревень. Правый берег, более крутой, был весь в камышах, а по левому, пологому тянулись на многие километры песчаные безлюдные пляжи. Менялся только цвет песка: молочно-белый переходил в нежно сиреневый, который, в свою очередь, сменялся золотистым, потом снова наступала очередь белого цвета и так – до самого конца пути. Как будто небесный художник, чтобы не было однообразия и пассажирам не было скучно раскрасил эти пески.

Вдруг на одном из этих пляжей я увидел паренька. Он, закатав штаны, стоял в воде с удочкой. Я зашевелился. Мне тоже захотелось быть рядом с ним. Мама по-своему расценила мое шевеленье: значит, пришел в себя, появился интерес. Да, действительно появился. К разноцветным пескам, к ловле рыбы, ко всему, что я видел вокруг себя. Скорее всего, благодатный воздух родных просторов, чарующие виды, открывавшиеся с парохода, вернули меня к жизни.

Бабушка и дедушка, к которым мы плыли, жили в поселке Затон, расположенном в метрах трехстах от Сожа, но там не было причала и все пароходы проплывали мимо. Все, кому надо было в Затон или в рядом находящуюся Рудню, плыли до Ветки, а потом возвращались назад пешком. А это – километров семь. Такая же участь ожидала и нас, но мама попросила капитана высадить нас напротив Затона. Капитан покачал головой, но потом, посмотрев на нас, на наши чемоданы и велосипед, который я держал в руках, согласился.

Пароход сбавил ход и стал медленно приближаться к одной из гатей, которая как раз находилась напротив дедова огорода. Когда нос парохода уткнулся в песок, матросы быстро спустили трап, перенесли все вещи, а затем помогли маме и мне сойти на берег, на родную землю, путь к которой оказался для нас непростым.

А пароход задним ходом выбрался на середину реки, на прощание дал гудок и продолжил свой путь. Мы доплыли, а ему предстояло еще плыть и плыть. Что ждало его впереди? И доплыл ли он?

Пароход был уже далеко, а мы продолжали сидеть на чемоданах, все еще не веря, что все наши страдания закончились. Вокруг не было ни души. Тишина, ровная гладь широкой спокойной реки, запах прогретой солнцем лозы возвращали нас в прошлую, довоенную жизнь. Война осталась где-то далеко позади. Мы думали, что нам удалось от нее убежать. Ошибались. Через два месяца она догнала нас. Но это было потом. А в этот день мы ступили в хату дедушки и бабушки. Это был радостный для всех нас день. По такому поводу бабушка накрыла стол, а дед поставил самовар. Чай пили с клубничным вареньем. Я – без.

В деревне о войне знали только то, что она началась. Мы знали о ней больше. Поэтому мы рассказывали, рассказывали и рассказывали. Нас слушали, не перебивая. Их встреча с войной была еще впереди.

Перед приближением фронта

Вторую неделю шла война, но деревня Рудня жила своей обычной жизнью. С раннего утра бабы доили коров, шли с ведрами к колодцам, начинали топить печи. Была, конечно, и разница между нынешней и довоенной деревней. Сразу бросалось в глаза, что основная масса жителей – это старики и старухи и женщины с детьми. Молодых мужиков не было. И еще одна особенность отличала нынешнюю деревню – исчезли лошади. Все они, за исключением старых и хромоногих, с началом войны были реквизированы.