Война и люди

Речь шла о Сталинграде. Положение там для нас резко ухудшилось. Нужны были новые силы. Главнокомандующий, помню, склонился над картой. Мы с Жуковым отошли в сторону и очень тихо обсуждали возможные действия. Сталин вдруг выпрямился; «А какое еще решение вы предлагаете?» Мы изложили идею. На другой день Сталин вызвал нас обсудить ее более подробно, уже с первой прикидкой сил и возможностей. Замысел операции Сталин сразу же оценил, он сказал: «То, что мы здесь обсуждали, кроме нас троих, пока никто не должен знать». Так выглядит «зерно», из которого выросла наша победа на Волге.

Не надо, однако, преувеличивать роль идеи самой по себе. Идею можно загубить, если действовать неумело. Но тут все, что последовало за первым замыслом, было сделано безукоризненно.

– Мы уже говорили о коллективном уме. В Сталинградской операции этот принцип хорошо соблюдался?

— Да. На разных этапах разработки плана контрнаступления к делу подключились все, от кого зависел успех. Ставка учитывала все точки зрения. В связи с этим приведу мало кому известный эпизод.

В канун решительного наступления я находился в войсках у Сталинграда. До условленного часа оставалось два дня. И вдруг звонок из Ставки: Главнокомандующий требует, чтобы я немедленно вылетел в Москву. Он сразу же принял меня и показал письмо командира 4-го механизированного корпуса В. Т. Вольского. Этому корпусу предназначалась решающая роль в операции. Комкор писал в Государственный Комитет Обороны, что запланированная операция под Сталинградом при том соотношении сил и средств, какие сложились к началу наступления, не только не позволяет рассчитывать на успех, но, по его мнению, обречена на провал со всеми вытекающими отсюда последствиями. Далее Вольский писал, что, как честный коммунист, он просит немедленно проверить реальность принятых планов, пересмотреть их и, может быть, отказаться от них совсем.

Государственный Комитет Обороны, естественно, потребовал от меня объяснений. Я выразил удивление по поводу письма и заявил, что никаких оснований не только для отмены подготовленной операции, но и для пересмотра сроков ее начала не существует.

Сталин приказал тут же соединить его по телефону с Вольским. После короткого совсем нерезкого разговора он сказал, повернувшись ко мне: «Не обращайте внимания на письмо. А Вольского оставьте в корпусе командиром. Я уверен, он будет хорошо драться».

– Ну и как показал себя Вольский? — Его корпус сражался великолепно.

– Александр Михайлович, наверное, можно припомнить момент — день и час, когда вы лично почувствовали: война выиграна… — День и час обозначить, я думаю, невозможно. В победу мы верили в самые трудные дни. Сражение под Москвой показало: выстоим. Сталинград показал: выстояли. Третий этап — Курская дуга. Под Прохоровкой я почувствовал: противник выдохся, наступательный порыв его иссяк. Я подумал тогда: ну теперь наступать будем мы. В те дни каждый, кто чувствовал пульс войны, понял: пришел и на нашу улицу праздник.

– Теперь несколько частных вопросов. Разведка. Какова была ее роль в минувшей войне? — Очень большой. Без знания сил и замыслов врага не готовится ни одна операция.

– Какого уровня разведывательными сведениями пользовались вы лично, планируя ту или другую операцию? Ставились ли военной разведке особые задачи?

— Конечно, ставились. И сведения нас интересовали самые разные. Рассмотрим эту проблему на примере сражения на Курской дуге. Анализ обстановки показывал: именно тут фашистское руководство попытается дать решающее сражение. Но этого мало. Предположения нуждались в подтверждении разведкой, ибо в истории войн известно немало случаев, когда противник наступает не там, где его ждут (в этом, между прочим, состоит один из важных законов умения воевать).