–
– Этот пример, конечно, должен быть из сорок первого года, когда вера подверглась особенному испытанию. Ну, запомнился, например, допрос пленного, того самого «первого немца». В протоколе допроса среди многих вопросов, какие ему задавали, я обнаружил такой: «Как встретит немецкий народ Красную Армию, если она через некоторое время вступит на германскую территорию?» А? Каково?
Вопрос-то задан не в сорок третьем, не в сорок четвертом. В сорок первом!
Или вспомним знаменитый парад 7 ноября в том же году. Немцы в шестидесяти километрах от Кремля. И – парад! Эта уверенность в нашей силе всех тогда потрясла.–
– Да, все было… Однако необычайно трудно вычленить что-то из события сложного и огромного по масштабам. Рассмотрим все сразу на примере того, что помечено у меня в Дневнике последним числом июня 1941 года. Над шоссе Бобруйск – Могилев я увидел тогда потрясшую меня картину. На протяжении считаных минут «мессершмитты» сбили шесть наших бомбардировщиков ТБ-3. Самолеты немцев хладнокровно заходили в хвост тихоходным нашим машинам. Треск пулеметов – и они одна за другой шли книзу с хвостами дыма. Один обнаглевший «мессер», помню, преследовал уже обреченный бомбардировщик, и вдруг сам кувыркнулся – из горевшего самолета по нему полоснули огнем.
Картина эта всю войну преследовала меня. Готовя Дневник к печати, я разыскал военные документы, где говорилось об этой драме. Выяснилось: нужда заставила послать на бомбежку эти самолеты без прикрытия истребителей, днем. Можно ли говорить о мужестве, самопожертвовании летчиков, поднявшихся в воздух, частично выполнивших, как выяснилось, свою задачу и даже в безнадежном положении с горящих самолетов продолжавших вести огонь? Можно! Это и есть мужество, граничащее с самопожертвованием…
Пример отчаяния тоже близко лежит. В тех же документах я обнаружил строки о том, что командующий ВВС Западного фронта генерал-майор авиации Копец 22 июня вечером застрелился. Генерал Копец был блестящим летчиком, героем испанской войны. И вот не вынес тяжести всех потерь за первый же день. Отчаяние. Наши враги это чувство тоже испытали сполна. В конце войны.
И трусость приходилось наблюдать на войне. Но самой отвратительной трусостью была, между прочим, не боязнь смерти, а боязнь доложить правду о сложившейся ситуации на позиции. За такой трусостью на войне всегда стоят чьи-то жизни.