– О человеческой психике… Кажется, у маршала Василевского я прочел любопытные строки о том, как, анализируя в начале войны причины возникающей паники, установили: в предусмотренной боевым уставом одиночной ячейке боец и чувствовал себя одиноким, оторванным от всех, чувство страха одолевало его. Когда бойцов стали располагать в траншеях, положение сразу же резко переменилось. Чувствуя рядом соседа, человек меньше испытывал страх. Есть ли у вас какие-нибудь наблюдения на этот счет?
– Да, человек, видимо, так устроен, что одиночество при опасности действует угнетающе. Я видел во время бомбежек: люди жались поближе друг к другу. Казалось бы, наоборот – рассредоточиться, нет – жались друг к другу.
Вспоминаю и свои ощущения. Ходил с моряками-подводниками ставить мины. Нас бомбили. И я не скажу, что было приятно чувствовать, как лодка вздрагивает от недалеких взрывов. Но сильного страха я не испытывал – рядом были люди. Самой страшной мне казалась всегда одинокая смерть пехотинца.
Из всего этого можно сделать выводы о каких-то психологических закономерностях, выраженных в давнишней мудрости: «На миру и смерть красна». Одиночество же перед лицом опасности – трудно переносимое дело.
Если говорить о человеческой общности в широком философско-житейском смысле, то война всех нас сблизила, объединила. Без этого, я думаю, победить было бы невозможно.– И еще – о восприятии человеком войны. Один много и хорошо воевавший солдат мне сказал: «Когда сидишь в окопе или траншее, привыкаешь к смерти, к грохоту, ко всему. Самое тяжелое: после госпиталя, после переформировки или отпуска снова лезть в пекло». Вы с этим согласны?
– Да. Мне то же самое многие говорили.– Теперь нравственные категории. Долг. Не могли ли вы вспомнить конкретный яркий пример исполнения долга?
– Ну, например, так. Первые дни войны. Армия отступает, беженцами заполнены дороги. А навстречу им с востока на запад, под бомбежкой идут молодые гражданские парни. Они шли на свои призывные пункты, спешили. Их вели вперед полная неизвестность, неверие, что немцы могут быть так близко. И вело их крепкое чувство долга.