Война и люди

16–17 августа

Затишье сменилось ожесточенными боями.

Пятый день наш взвод находится на передовой. Кое-кто уже погиб, некоторых ранило. Одного парня я всю ночь тащил к переправе.

Вернулся к нашим – их тоже осталось двое. Тяжелые предчувствия…

24 августа

Над письмом к вам вспомнил преподавателей, нашу группу, вспомнил почему-то танго «Твои письма» на старой пластинке, которую мы крутили в нашем милом уголке на 4-м этаже…

Сурово шумят вершины сосен, а внизу тихо. Трещат стрекозы. Когда не падают мины, как будто и нет войны. Иногда мина почему-то не разрывается, тогда становится как-то неприятно (шлепок, а взрыва нет) и ждешь, когда послышится новый свист и разрыв…

Видел во сне много яблок. Это потому, наверно, что каждый день – пшеничный суп и чечевичный отвар… Что известно об университете?

30 августа

Постепенно надвигается осень. Утрами над Доном стоит такой туман, что не видно противоположного берега. А днем сверкают на солнце меловые скаты – вдоль берега вьется насыпь железной дороги.

14 августа освобождали один населенный пункт (если внимательно читать сводку, то это пункт К* южнее Воронежа) и благодаря «умелому» командиру попали под перекрестный огонь наших и немецких автоматчиков… Все время против нас действовала немецкая дивизия, а сейчас прислали полк эсэсовцев. Самоуверенные. Наступали чеканным шагом, шинель нараспашку, с галстуками. Троих взяли в плен. Они все спрашивали у наших конвоиров, далеко ли до Волги. Говорят, что Гитлер обещал им конец войны, когда выйдут к Волге.

Хорошо действует наша «катюша». Батарея появляется на день раза два-три. Дрожит земля. В густом облаке черного дыма сверкают языки пламени. И тут же в стороне немцев – гром взрывов, все горит. Пленные мадьяры говорят, что они не боятся наших орудий и самолетов, но боятся «катюши». При этом мадьяр прикидывает три пальца левой руки к пяти правой, и получается наша восьмиствольная «катюша»…