«О, Павленко, тебе снова куча писем!» – с таким возгласом обычно передается мне почта. Спасибо вам! На фронте письма для человека – главное богатство. Получил также перевод на 150 рублей. Но это напрасно. Деньги тут ни к чему, даже карандаш негде купить.
Особое спасибо за стихи Пушкина. Читал с наслаждением. Подумал: где-то есть сейчас не тонюсенькая книжечка, как у меня, а толстенький том Пушкина. Мне кажется, читал бы и читал сейчас без передыха. Почему-то дома у меня совсем не проявлялись склонности к литературе. Возможно, я толком не понимал, что такое литература и как много может дать она человеку…
Небо покрыто редкими белыми тучами, ласково греет солнце, поют птицы. Как будто и нет войны. Но стоит повернуть голову, и радостное настроение сразу же исчезает – в полкилометре от меня немцы.Уже июнь. Два года войны. Для меня как будто вчера было лето 1941 года: экзамены в университете, строительство укреплений под Киевом, мучительный переход на восток, тоска по брату и маме.
Ее глаза и морщины стоят передо мной. Невыразимо велико желание увидеть родных, разбросанных по белому свету. Вот-вот 22 июня, а за этой датой сколько еще будет событий…
Днем стрельбы почти не слышно. И только ночью строчат пулеметы. Но это ненадолго. Это тишина перед бурей.Здесь было когда-то село – вернее, хутор в три-четыре избы. Теперь вместо них куча пепла, но крошечное поле вызревающей ржи свидетельствует о том, что тут жили люди и думали о своем хлебе.
Траншея нашей обороны проходит как раз поперек ржаного поля. Я сижу на самом дне траншеи, и мне на голову склоняются несколько ржаных стебельков. Рожь начинает уже колоситься. Вижу первые редкие беловатые колоски, и на самом краю траншеи качается синий цветок…
Настроение неважное. Сегодня ночью несколько наших получили ранения, и остался бы я один, но дали бойца. Парень из роты связи. На передовой не был. Пулемета, кажется, никогда и не видел.Был проливной дождь. Каждая ямка полна воды. Тучи комаров грызут лицо и руки.
Все деньги отдал в «общую шапку». Вчера утром погиб наш товарищ. У него дома, притом в городе, осталось шестеро детей. Пошлем деньги. Напишем письма. Представляю, какое горе придет в эту семью…Стрельба несильная даже ночью. От немцев нас отделяет лощина, заросшая кустами, за ней – окопы. В темноте туда подъезжает подвода. Слышно, как тарахтят колеса, разговоры, спор, крики – Ганс и Фриц выясняют отношения.
Цветет шиповник. Почему-то природа будит воспоминания. Опять в мельчайших подробностях вспомнил расставание с мамой. Она была в сапогах, легком осеннем пальто и с моим вещмешком за плечами. Мы тяжело подымались по крутой дороге на возвышенность, с которой дом лишь угадывался вдалеке. Мама ни одной слезинки не проронила, когда в последний раз наши взгляды встретились в страшной безнадежности.