Война и мир. Том 4

Пьер в плену — новые испытания для героя и начало его возрождения, условием которого должны быть «обычные условия жизни». «Обычные» — в противоположность «необычным», военным. «Только в обычных условиях жизни, — передает мысли Пьера Толстой, — он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал»; но это не означает возврата к прежним условиям, когда Пьер был во власти сословных предрассудков, привилегий и требований того общества, которое его окружало. При встрече с солдатами у Можайска он чувствовал «необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее» им. В плену он это же делает, чтобы понять их. Встать на новый путь ему помогает теперь Платон Каратаев.

Образ Платона Каратаева вызывал и вызывает многие противоречивые мнения, оценки. Каратаев, бесспорно, образ писателю близкий, очень значительный и многозначный. В балагане для пленных — все друзья, все товарищи, все люди, без всяких сословных и служебных преград. «А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть…» — одно из первых пояснений Платона Каратаева этой новой для Пьера жизни. Каратаев поразил Пьера своим всеведением, скрытым богатством натуры. Он живет для всех. В нем есть поэзия труда и поэзия мысли — мудрой, народной, не случайно выговариваемой им в пословицах, поговорках. Конечно, в этом образе наиболее резко подчеркнуты покорность, смирение, непротивленчество, имеющие свои социально-исторические корни в русской действительности. В то же время он олицетворяет элементарно простое, обычно-житейское и поучительное, животворящее.

Платон Каратаев, — пишет Толстой, — «остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого». Круглое для Толстого — идеал совершенства, внутренней гармонии. Однако Пьер все-таки строит свою жизнь, свое отношение к жизни, естественно, более широко и явно осознаннее, чем это могло быть у Каратаева.

Новый мир Пьера — его поворот к людям, ко всем, ко всему, что по-настоящему волнует их, чем живут они. «…Он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь». Найденный Пьером смысл жизни — в зависимости «от того, что вокруг себя» — делает его общественную активность, показанную особенно в эпилоге романа, в своей нравственной основе мирной, гуманной, прогрессивной. Таков один из больших итогов художественного обобщения толстовского романа.

Большую роль играет в романе «Война и мир» «Эпилог». «…То, что я написал, особенно в эпилоге, — делился Толстой итогами своей работы с Фетом, — не выдумано мной, а выворочено с болью из моей утробы» (т. 61, с. 217). События в нем происходят через семь лет после окончания войны, за пять лет до восстания декабристов.

Герои в новой фазе человеческих отношений и с новой мерой ответственности. Ее в большей степени выражает Пьер, растолковывая свою идею тайного общества для «общего блага и общей безопасности». В политической истории России такое общество, подобное немецкому патриотическому «Тугендбунду», не имело бы особого успеха. У декабристских организаций была более четкая политическая программа. Но Толстой видоизменяет ситуацию. Толстовский герой проповедует союз «всех честных людей», свободных от пороков современного общества, способных противостоять «общей катастрофе». «Все слишком натянуто и непременно лопнет», — говорит Пьер. Россия опять на краю пропасти, на грани всеобщего конфликта.

Толстой вместе с героем против тех, «которые рубят и душат все сплеча», — против авторитарного, самодержавного режима. «Шагистика, поселения, — мучат народ, просвещение душат», — черты этого режима, проявляющегося в разные эпохи. В черновом варианте одного из писем 1896 года А. М. Калмыковой Толстой скажет о характере времени в дореволюционной России почти языком Пьера Безухова: «Мы все — люди, не участвующие в грабежах правительством народного богатства — не чиновники и вместе с тем люди не невежественные, знаем хорошо, что наше правительство живет неправдой, насилием, одурением народа.

Это мы знаем со времен Радищева, Декабристов и уже совершенно ясно со времен николаевских и александровских»[170]. Что же делать? Пьер предлагает «независимость и деятельность», деятельность как нравственное противостояние силам зла. У Николая Ростова — свой ответ. У Василия Денисова — третий. Кроме того, возникает еще тень Платона Каратаева: что он одобрил бы, а что и нет. «Эпилог» полифоничен, у каждого героя своя правота и правда.