Война и мир в отдельно взятой школе (роман-буриме)

— А что, если все мы тут волнушки, Анюточка? Одного поля, мнэ-мнэ, грибочки? Вы у нас девушка со странностями, но ведь и я, если начистоту говорить, какой-то странный. Я уж и помирал, и тонул, и пророчествовал, и чего только не творил. А может, ни вас нет, ни меня нет, ни России нет уже? А? Это же конец света, Аннушка. А? И из чьей головы мы все растем в таком случае, как вы думаете-с? Со словоерсами заговорил — видите, как все сбоит нынче в реальности, данной нам в ощущении? А что, если из вашей? Может, вы-то, Анечка, и есть наша мессия, вон и бледненькая вы, и личико иконописное вполне, испитое. Да не возмущайтесь вы, племя младое, необразованное, это значит, что изможденное у вас личико, а не как у бомжихи… Nabelküsser ist tot. А Tod, как волнушка ваша вещала, — это по-русски смерть, Анечка. Все умрем, все в галлюцинациях чужих потонем, если не узнаем, откуда все это растет, понимаете, Анечка? А может, вы-то все это и остановите, если мы в вашей голове сидим!

«Совсем с ума сошел, — подумала Аня, глядя на его бледное, тоже, как у мертвого Курагина, словно прозрачнеющее лицо. — Как по-немецки „сумасшедший“? Кажется, verrückt. Кажется, в этот раз без ошибок…»

И она наконец посмотрела туда, куда так упорно показывал Хозяин, — в окно.

На горизонте зеленел Калачёвский квартал — она всегда узнавала его по чудом сохранившимся тополям и церковной маковке. Над кварталом вздымался столб пыли, и что-то огромное ворочалось там, оглашая город многоголосым ревом. «Это Ктулху, — подумала Аня. — Они разбудили Ктулху».

— Вы на главный вопрос ответьте, Анечка, — засвистел ей на ухо Хозяин. — Сами-то вы кто? Помните Швейцарию? Два года в гипсе? Неназываемая болезнь позвоночника?

Похоже, Ктулху, ломая асфальт, шагал к ним. Аня рассеянно кивнула.

— Вы вообще из Швейцарии возвращались? — шепот стал почти беззвучным. — Или вас здесь никогда и не было?

Глава 19 Не боги Серафима Орлова [35]

Дверь распахнулась. Люди в штатском впихнули Аню Шергину внутрь, к остальным, и снова заперли пленников. Аня была явственно зеленой, сразу осела на пол. Шергин, Вася Селезнев и девочки — все, кроме Лизы Дейнен, — бросились к ней, а Федя Дорохов и Андрей Лубоцкий — к двери, яростно барабаня кулаками и требуя выпустить их наконец. Ответа не последовало. Удары сыпались на дверь, через минуту к ним прибавилось странное эхо. Федя замер, шикнул на Андрея и Наташу Батайцеву, с причитаниями обмахивавшую Аню надушенным платочком. Все замерли и прислушались. Где-то вдали раздался гул, мерный и словно бы осязаемый. Все вокруг едва ощутимо вибрировало. Нет, это были не удары, скорее, подземные толчки.

— Сюда, что ли, Годзилла идет? — Федя почесал в затылке.

— Хуже, — мрачно ответила Аня.

— Что ты знаешь? Говори, времени в обрез, а любая информация может помочь нам выбраться! — Федя хотел вцепиться в Аню, но Вася встал на его пути:

— Ты видишь, она еле жива!

— Нет-нет, он прав, надо рассказать. — Аня устало скривила губы.

Сил, чтобы поведать безумную сагу о Волне и человеке с новогоднего экрана, не было. И времени действительно не хватало, чтобы изложить все достоверно. Но придется как есть. Она открыла рот и осеклась. Сквозь гулкие удары прорвался новый звук: шум вертолета.

— Сбегает, — прошептала Аня.

— Кто? — напирал Федя.

— Да Хозяин… Боюсь, теперь мы совсем не защищены, раньше здесь хоть его охрана была, а теперь нас могут раздавить как котят. Нужно выбираться отсюда любым способом.

И Аня, насколько смогла коротко, поведала одноклассникам и оторопевшему отцу все, что узнала о природе Волны. И заодно про новое, поистине шизофреническое порождение Волны — беснующийся на горизонте дом-чудовище из Калачёвского квартала.

— Я думаю, если кто и сможет сейчас что-то с этим сделать, так это Лиза, — подытожила Аня. — Она вроде как может влиять на Волну… У нее какой-то природный передатчик вшит, наверное. Мы это уже видели не раз.

Все разом обернулись к Лизе — она сидела в углу с блокнотом и рисовала в нем каракули, как делала это всегда от ужаса немоты перед чистым листом, да и просто от ужаса. Лиза тоже была бы рада к кому-нибудь обернуться, но переложить ответственность оказалось не на кого. Даже верный Андрей Лубоцкий только и смог, что отойти от двери и сесть рядом с Лизой. Она почувствовала его тепло, энергия напружиненного, сильного тела кольнула ее, заставив расправить плечи. Лиза наконец смогла посмотреть Ане в глаза:

— А если окажется, что все мы ненастоящие?

— Я не думаю, что мы ненастоящие, — быстро заговорил Федя, не давая Ане ответить самой. — На самом деле мы сейчас в суперпозиции, как кот Шрёдингера. Мы и настоящие, и нет. То есть с помощью Волны мы можем повлиять на подлинность своего существования. Если ты, Лиза, нас не развоплотишь с помощью письма, нас никто не отличит от настоящих. Как и Калачёвский квартал. Как и весь этот район… а может быть, и больше… шире…

— Загадочная русская душа, — пробормотала Лиза. — Душа под Волной…

— И что? Не тормози. — Федя снова входил в раж.