Война и потусторонний мир

– Ничего-ничего, – подбодрил Петр. – У вас еще есть время.

– Смею напомнить, что у вас его не так уж много, – мрачно вмешался Лонжерон. – Ведьма скоро вернется и, уверен, будет голодной. Волконский, там, в полу у стола, видите кольцо, будто на крышке колодца? Сможете дотянуться?

Петр подполз, потянулся, насколько хватило цепи, и таки поддел указанное кольцо. Крышка подпола приоткрылась, и оттуда брызнул сизый комковатый туман, будто все это время только и ждавший свободы. От неожиданности Петр выпустил кольцо, крышка бахнула, обрубая туманные отростки. От звука очнулся даже Елисей.

– Врата в Живую Россию, – пораженно выдохнул он, отвлекаясь от своих страданий и с уважением глядя на Лонжерона. – Как вы догадались?

– Иначе откуда бы вся эта одежда?

– И все же… разве этот проход не был обезврежен еще при Татищеве?

– Был, да не окончательно. Вот она нашла, открыла и устроилась здесь, заманивая все, что унюхает. Живые сами приходят к ней на расправу.

– Как и мы… – скорбно кивнул Елисей.

– Что ж вы оба нас всех похоронили! – возмутился Петр. – От бесов ушли, от грозы ушли…

– Вы еще на носок ей сядьте и песенку об этом спойте…

– Ну чем она от всех отличается?

– Силой, Волконский, – объяснил Лонжерон. – Никем не ограниченной силой. Смотрите, скольких она сожрала – ведь она все это копит… – Он поморщился, неудачно повернув шею. – Нет, спасения тут не будет. Ни наша магия, ни заступничество императрицы здесь не имеют никакого веса. Темляком вашим тоже не больно навоюете. Мой вам совет, князь: ждите момента, как она освободит вас, чтобы свежевать, и бегите.

– Бежать?! – отозвался Петр, не сдерживая оскорбленного тона.

Лонжерон не обратил на это внимания.

– Откроете крышку колодца и прыгайте домой. Это риск, но все же лучше, чем в кастрюлю.

– Да как вы смеете предлагать такое?

Елисей сел чуть прямее, взялся было за цепь, но так ослабел, что не смог даже толком ее подергать.

– Граф говорит дело, Петр Михайлович. Вам нужно спасаться.

– Нет уж! – рявкнул Петр, глядя на Лонжерона. – Вам, возможно, привычно показывать врагу спину, а я…

– Шаги! – шикнул Елисей, и Петр, сдернув темляк и спрятав его в ладони, рухнул на пол.

Он лег, уложив голову в сгиб локтя, так чтобы выглядеть спящим, но в то же время иметь при надобности полный обзор, и прислушался. На крыльце и в самом деле зашумели, но, на удивление, шаги эти были легкие и молодые, никак не тяжелая поступь вчерашней старухи. Дверь скрипнула, и на пороге показалась вовсе не давешняя ведьма. Вместо нее стояла девушка – с гладким лицом, налитыми губами и густой русой косой. На красивых крепких плечах она несла коромысло, но даже полные ведра не утяжеляли плавных ее движений. Петр на мгновение засомневался, но увидев синие глаза-паучки, уверился, что существо перед ним все то же.

С ловкостью, с какой она вчера подбрасывала в печку поленья, ведьма втащила ведра в избу и без особых усилий опрокинула в чан. Выглядывая незаметно из-под локтя, Петр увидел, как на поясе, обернутом вокруг узкого стана, болталась цепочка с ключами, а подле нее дергались несколько еще живых, привязанных за хвосты крыс. Он ожидал, что грызуны отправятся в чан, но ведьма, проверив готовку, сняла барахтающуюся связку и ловко метнула под бок Лонжерону. Тот гордо отвернулся от подачки. Ведьма не расстроилась. Взгляд ее, настойчивый, осязаемый всем телом, обратился к Петру. Показалось, она вот-вот раскусит, что он проснулся, но нет. Если ведьма что и поняла, то вида не подала и принялась хлопотать у стола.

Неразборчиво ворча себе под нос, она подняла короткий нож – точнее, зазубренную железку, привязанную бечевкой к деревянному обрубку, – и разрезала тушу несчастного зайца на четыре части. Они отправились в булькающее варево прямо с мехом, наполняя избу запахом вареного мяса и мокрой шкуры. Петр, как ни хорохорился, почувствовал при этом, что по спине будто кто-то провел ледяным пальцем, пересчитывая позвонки.

Все с тем же странным полузадушенным бурчанием ведьма подхватила со стола небольшую мутную склянку. Лонжерон, увидев это, подобрался и замер, выжидая. Вот ведьма подошла, вот опустилась на колени – и тут он внезапно рванулся. Громыхнула цепь, раздалось рычание, и Петр впервые увидел его потустороннюю сущность. Это было жутко. На ведьму бросился полуразложившийся труп, каким и положено быть восставшему мертвецу, несколько лет пролежавшему в земле, – с проеденной червями плотью, горящими глазами и чудовищной клыкастой челюстью. Петр едва сдержался, чтобы не отшатнуться, а вот ведьма даже не вздрогнула. Лишь вскинула руку, будто чтобы перекрестить, и из ладони ее со свистом вырвался темный и монолитный, словно каменный, поток силы. Она выстрелила в Лонжерона, пришпилила его к стене, да так, что раздался болезненный костяной хруст. Лонжерон отчаянно противился чужой воле, он скрипел зубами, дергался и плевался, но преодолеть мощь, что удерживала его, был не в силах.