Война и право после 1945 г.

Более того, хорошие солдаты не могут по своей воле выйти за рамки своей роли в процессе законотворчества на дипломатических конференциях, открыто заявив, что те ограничения, которые только что ввело их правительство в отношении своих военных операций, непрактичны или абсурдны. Но они могут так думать, зная, что, когда дойдет до решающего момента в сражении, победа и выживание не могут не оказаться более сильными мотивами, чем строгое следование закону (я говорю «строгое», потому, что восприятие этого предмета военными может состоять в том, что закон не нарушен, если он по необходимости приспособлен к обстоятельствам), и что в любом случае всегда найдутся благовидные предлоги для оправдания того, что они делают: что это были ответные действия или меры возмездия, что имели место отсутствие взаимности, ошибки, неверная информация и т. д. Всегда существуют обходные пути. Законодательство, требующее невозможного (а именно так может выглядеть гуманитарное законодательство, введенное под политическим нажимом), может и не обсуждаться, но история военных действий показывает, что в чрезвычайных обстоятельствах и в случае крайней необходимости оно будет проигнорировано.

Война 1914–1918 гг. и ее последствия

Великим кодификациям конца XIX в. вскоре предстояло подвергнуться испытаниям. Немного потребовалось времени после 1 августа 1914 г., чтобы выяснить, что скептики, похоже, были правы. Жалобы и обвинения слышались отовсюду, и каждая сторона без обиняков возлагала вину на другую сторону. Обвинения в жестокости и беззакониях давно уже стали стандартными инструментами военной политики и пропаганды, но теперь их разнообразие и изобилие в газетах, журналах и на киноэкранах (замечательное новое средство обработки масс) в наиболее развитых странах были беспрецедентны, а разжигаемая ими ненависть среди населения была невиданной по своей силе. Недавние кодификации законов войны стали подручным средством обливания друг друга грязью. Никогда ранее воюющие стороны не имели возможности подвергать столь уничтожающим нападкам своих врагов за нарушение обещаний, которые были даны совсем недавно и столь торжественно. В этом отношении, как и во многих других, опыт 1914–1918 гг. был абсолютно новым. Но самые глубокие причины и предполагаемых, и засвидетельствованных жестокостей и всего прочего, а также устремления и наклонности остались теми же, что и всегда. Новые возможности и экспансия насилия стали следствием новизны масштаба и научной новизны.

Под новизной масштаба я подразумеваю тот факт, что война продолжалась так долго, несмотря на скорость, на которую была способна ее техника: железнодорожные поезда, двигатели внутреннего сгорания и паровые турбины, телеграф, телефон, радио и, наконец, аэропланы. Было широко распространено мнение, что все это (несмотря на по-прежнему повсеместное использование лошадей и мулов) будет способствовать тому, что война станет хотя и, возможно, жестокой, но короткой. И никто, за исключением немногих визионеров и писателей-фантастов (которые действительно справились с этой задачей), не мог предвидеть наступления других, еще более грандиозных последствий развития науки и технологий. Именно с этого времени наука передала в руки тех, кто ведет войну, невообразимые по разрушительной силе оружие и возможности, а масштаб войны породил у них доселе немыслимые потребности и удобные случаи для использования всех этих средств.