Война и право после 1945 г.

Занавес над последним актом этой политической драмы поднялся 6 июля, и даже после стольких недель предупреждающих знаков форма, которую приняла эта драма, стала полной неожиданностью. Во все штаб-квартиры по телеграфным проводам полетело поспешно отправленное ошеломляющее сообщение. СССР, в нарушение всех согласованных процедурных норм и всех правил поведения на конференции, выложил на стол переговоров в Комитете III проект резолюции о запрещении атомного оружия. Что можно было с этим сделать? Как и все прежние затеи советского блока, предпринятые в этом направлении, проект ставил англо-американских союзников в заведомо проигрышное положение, когда возражать против него можно было только ценой выставления себя воинственными и безжалостными в глазах всех тех, кто хотел видеть дело именно так. Лондон довольно быстро пришел в себя и настроился воспринимать ситуацию спокойно. Как написал в своем отчете отличавшийся решительным характером посол Австралии: «Британские, швейцарские и французские делегаты до самого конца считали необходимым из соображений пропаганды и влияния на общественное мнение представить и утвердить на конференции встречную резолюцию»[139]. Вашингтон долго колебался, но в конце концов высказался громовым голосом. Не время было проявлять мягкость. Примирительная резолюция сэра Роберта, если бы она прошла, «создала бы досадный прецедент… она могла бы открыть русским дорогу к тому, чтобы проталкивать свою политику в отношении атомной энергии в международных организациях, помимо КАЭ ООН». Если бы Великобритания продолжала настаивать, американская делегация воздержалась бы или даже выступила против[140]. Лондон повиновался, утешая себя соображением, что русские одержали уже целую серию видимых моральных побед, так что еще одна ничего не изменит[141]. Оттава с самого начала стремилась проводить жесткую линию[142]. Канберра была готова следовать ей. Поэтому неудивительно, что, когда жесткая линия была согласована, полковник Ходжсон, благодаря огромному опыту противостояния Советскому Союзу в Совете Безопасности и Генеральной Ассамблее ООН, неизбежно стал публичным выразителем взглядов этих делегаций. Его речь на 34-м пленарном заседании 9 августа представлялась его сторонникам «весьма результативной»[143]. Их устроило бы, если бы на этом была поставлена точка. Но последнее слово осталось за СССР. Советский блок выступил с девятью речами, более или менее одинаковыми, а «Правда» отметила, что «советский представитель Морозов разоблачил Ходжсона (sic!) как адвоката англо-американцев, которые… предпочли остаться в тени»[144]. По крайней мере в этом утверждении Москва была права.

Все это представление завершилось отклонением предложенного Советским Союзом проекта резолюции как «неприемлемого» 35 голосами против 9 при 5 воздержавшихся. Одним из воздержавшихся был полковник Рао из Индии, немедленно выразивший чувства, которые, без сомнения, разделяли многие из тех, кто голосовал с большинством. ООН, сказал он, теперь стала самым подходящим местом для обсуждения проблемы оружия массового поражения. Поэтому Индия могла не голосовать за резолюцию СССР. Но точно так же она не могла занять такую «бесплодную позицию», как голосование против нее. Резолюция «указала на проблему, которую следовало решать позитивно и конструктивно»[145]