Война или мир (СИ)

-Ну значит, медленно помирать будем - просто сказал Сергей Николаевич - несколько часов я обеспечу, ну а после, прости... Сам знаешь, сколько у нас в реакторе накопилось, за все годы и походы. Ты только постарайся - и чтоб торпедисты сработали как надо.

Это что, уже "с якоря в восемь, курс ост"? Я уже слышала от Ивана Петровича, что с американских авианосцев тоже могут взлетать самолеты с атомными бомбами - по крайне мере, такая возможность допускалась. И эти люди, с которыми я еще вчера любезно беседовала за столом в кают-компании, спокойно приняли, что не вернутся домой? Ну а я... что ж, в шестьдесят лет уже смотришь на смерть философски. Кому из русских поэтесс довелось погибнуть на подводной лодке в боевом походе? А какой злобой изойдет Лида Чуковская и кое-кто из ее знакомых, представляю!

Особенно если узнает, что на борту я, после того разговора задав вопрос - чем я могу быть полезна? - получила в ответ просьбу (даже не приказ) помочь замполиту корабля в поддержании боевого духа экипажа, в форме политбесед, разговоров о славном прошлом России, и даже чтении моих стихов! И я, как и Ефремов, честно отработала свой статус "прикомандированной от политотдела флота". То есть, не просто числилась, но и была в строю защитников Отечества в этой войне!

А смерти не боялась - чему быть, того не миновать. Лишь жалко было тогда, что так и не сумею удовлетворить свое любопытство - прикоснувшись к тайне, но не увидев разгадки. Отчего мне и Ефремову охотно показали устройство корабля, сводили на экскурсию и в машинное отделение, и в торпедный отсек, и даже упомянули, что наши торпеды умеют "самонаводиться" на шум винтов цели - но упорно скрывали имена авторов песен и стихов? "Этих людей нет с нами" - если они погибли на войне, зачем хранить в тайне их имена? А если их судьба сходна с несчастным Осей Мандельштамом, то отчего их творения не под запретом? Хотя... была ведь еще одна похожая загадка, фильмы с "Индианой Джонсом", целый коллектив гениев, оставшийся неизвестным. Припоминаю лишь одну фамилию - Николай Трублаини, из Харькова, перед войной он успел издать несколько фантастических романов, и погиб в ополчении осенью сорок первого - его называли автором сценария "Индианы", ну а режиссер, операторы, художники, актеры? Никто из моих ленинградских и московских знакомых не знал абсолютно ничего. И что общего может быть у военных моряков с севера и поэтов, не известных никому? При том, что я слышала и такие вещи, которые еще не исполнялись и не публиковались, а стиль их был не похож ни на одного из известных мне авторов - поверьте, что у каждой знаменитости в стихосложении есть свой "почерк", который можно узнать!

Я искала ответы на эти вопросы - и не могла найти. А вот Анна Лазарева явно знает больше, чем говорит. И вспоминая наш разговор тем июньским вечером, я находила ее голос, ее мысли "в симфонии" с тем, что я слышала на корабле. Хотя она никогда не выходила на нем в море - но наверное, была знакома с его экипажем, раз ее муж был здесь командиром? Если мне суждено будет вернуться, я хотела бы продолжить наше знакомство - тем более что Анна, это очень незаурядная особа. А что скажет на это Лида, мне глубоко плевать!

Приказ идти в последний и решительный бой нам так не поступил - и мы вернулись в Полярный в начале октября. После того, как мы вошли в базу, и Иван Петрович рапортовал лично встречавшему нас адмиралу Головко, вся команда К-25 была выстроена на палубе, и командир лично вручал членам экипажа - и мне, и Ефремову - значки с изображением белой акулы, положенные всем, кто совершил на "моржихе" боевой поход, и почитаемые у подводников Советского Союза не меньше любой медали. Такие значки уже были на парадной форме всех старослужащих с К-25 - у одного Ивана Петровича знак был крупнее и другой, на синем щите белая акула перечеркивала красный силуэт корабля. Когда я после спросила, он ответил - а это командирский, такие лишь сам адмирал Лазарев вручал тем, кто у него сдаст экзамен.

Впрочем, медали нам тоже достались - "Нахимова", из рук самого адмирала Головко. Еще в финчасти нам выписали не только командировочные, но и "боевые", по офицерской ставке, за весь срок похода. И вдобавок, отправили до Ленинграда самолетом, за казенный счет - и вот, я дома, а Ефремову пришлось еще получать билет на "Красную стрелу".

Так я сделала выбор - с кем я. Ведь истинная свобода, это не абсолютная вольность, делать все что хочу! А право выбирать, кому служить. Как было заведено с древних времен - "пусть умру я, но будет жить мое племя", в доисторические времена, "мой полис" в Древней Греции, "моя страна, моя нация", сейчас. В том крайнем, последнем случае, когда речь идет о жизни всех, как в эту войну - если погибнет "мой полис, моя страна", то моя собственная жизнь не имеет смысла и цены. И не хочется, но надо идти, сражаться и умирать - за ту самую победу, которая "одна на всех, мы за ценой не постоим".

Высока ковыль-трава поля Куликова --

Будто нам для вечных снов выстелен ковёр...

Покидая отчий дом, мы давали слово: