Война или военная преступность. Сборник публикаций

В связи с этими моими выступлениями возникло несколько вопросов относительно того, что можно назвать моей «локализацией». Начнем с того, например, что я твердо убежден: мне не следует пытаться вмешиваться в ситуацию в самой Украине, это не мое дело. Я полагал, что должен ограничиваться комментариями для диаспоры, так как именно здесь я нахожусь. В этом добровольном ограничении можно выделить несколько аспектов, но позже я понял, что такую позицию нельзя было сохранить[34]. Многое из того, что я писал в диаспоре, было прочитано в Украине, а работы, которые я опубликовал в Украине и даже на украинском языке, читали и в диаспоре. Я не вполне отдавал себе отчет, до какой степени наша эпоха транснациональна. Другой вопрос, связанный с локализацией: я — украинец? Я полагаю, что возражения проистекают из того, что он вообще не считает, что этническая и национальная идентичность играют важную роль. Но я не согласен с ним по двум причинам. Во-первых, локализация личности порождает некоторые различия в типе демифологизации, в которой я участвую: в частности, кого я критикую, нас или их? Если я сам нахожусь «снаружи», от меня легче отмахнуться, чем если бы я находился «внутри». Например, я показываю, что необязательно отождествлять себя с ОУН-УПА, чтобы идентифицировать себя (и быть идентифицируемым другими) в качестве украинца. Я должен признаться, что иногда я колебался в этом пункте: я был настолько подавлен доминированием националистического дискурса, что иной раз задавался вопросом: а что вообще объединяет меня с этими людьми? 29 апреля 2010 г. я писал своему близкому другу Алану Рутковскому: «Я полагаю, мне пора прекратить свой крестовый поход. Но он ведь был не против ОУН-УПА как таковой, а против того, чтобы ОУН-УПА становилась главным пунктом идентификации украинцев. Я думаю, что проиграл эту битву. Сегодня быть "украинцем” означает принять их наследие».

Вторая причина, по которой я считаю себя украинцем, состоит в том, что я — по темноте своей — чувствую себя украинцем во всех смыслах. Я более сорока лет занимаюсь украинской историей, до этого я учился, готовясь стать украинским священником, мы с женой приучили наших детей говорить на украинском языке, я хожу в Украинскую православную церковь, я бываю в Украине, и у меня там близкие друзья и родственники; я люблю кушать украинскую еду и пить горилку; люблю украинскую музыку самых разных направлений (впрочем, не только украинскую), я питаю глубокий интерес к украинскому религиозному искусству. Так почему же мне не считать себя украинцем? (И тут я слышу хор моих критиков: «Потому что ты предатель!»)[35].

И последний момент, который я хотел бы отметить, говоря о стратегии: иногда мне предлагают помочь путем участия в дискуссии, но я не поощряю такие намерения. На самом деле весьма редко кто-то поддерживает меня в публичных дискуссиях, а не просто в частной переписке по электронной почте. Отчасти потому, что я могу спорить, находясь в выгодной позиции человека, хорошо разбирающегося в документации и историографии (а это мало кому доступно). Возможно, мне стоило бы призвать своих сторонников занять более активную гражданскую позицию, хотя бы только по вопросу о праве на свободу исследований и свободу дискуссии и об их значении. Поскольку мой голос практически одинок, оппозиции легче опровергнуть мои доводы, просто подвергая меня остракизму и поношению. Вероятно, несколько более широкое движение было бы более эффективным. Может быть, мне следовало бы организовать скоординированную кампанию, но каждый из нас ограничен характером собственной личности и своими возможностями.

Издержки и преодоление

Я не воинственный человек и не люблю конфликтов. Мне всегда было эмоционально трудно находиться в центре скандала. Это создает трения в семье и разрушает старую дружбу. Когда я приступал к более интенсивным исследованиям в области Холокоста, я знал, что это выйдет мне боком. Я понимал и то, насколько тяжелый материал мне предстоит проработать. В процессе изучения источников, в частности показаний очевидцев, меня часто посещали кошмары. Я ожидал, что будут проблемы в отношениях с некоторыми националистами, но вовсе не был готов к тому, что именно националистическое мировоззрение будет господствовать в правительстве Ющенко, в североамериканской диаспоре и в организованном сообществе историков Украины. Я не был готов к такой бурной реакции на мои исследования и выступления. Мне казалось, что я принадлежу к сообществу другого типа. Я не собираюсь перечислять здесь все. Вместо этого я воспользуюсь двумя примерами, чтобы показать, с каким противодействием приходится сталкиваться мне и другим людям, которые решают заняться демифологизацией.