Война Иллеарта

— Это важно, — огрызнулся он. — У тебя есть нож? Лезвие моего перочинного ножа недостаточно острое.

Секунду она изучала его, будто такое поведение было загадкой. Затем медленно кивнула Морину. Первый Знак снял свой тюк, раскрыл его и вынул каменный нож, кожаный мешочек с водой и пустую чашу. Он протянул все это Неверящему. Кавинант прямо тут же уселся на камень, наполнил чашу и стал мочить свою бороду.

Он почти физически ощутил присутствие Высокого Лорда, когда она остановилась перед ним — он почти мог ощутить напряжение, с каким она держала Посох — но сосредоточил все внимание на полоскании в воде своих бакенбард. Его сердце стучало так, словно он занимался чем-то опасным. Он остро ощущал, от чего он отрекается. Но его принуждала к этому внезапная уверенность, что его новая сделка была ложной, потому что не многого стоила ему. Подняв нож, он скреплял этим свой компромисс с судьбой.

Елена остановила его за руку. Низким голосом она грубо сказала:

— Томас Кавинант.

Она так произнесла имя, что заставила его поднять голову.

— Разве есть безотлагательность в том, что ты делаешь? — Она сдерживала грубость, говоря спокойно, но негодование ощущалось в голосе. — Мы провели три дня в пустой трате времени из-за неведения. А теперь ты смеешься над несчастьями Страны? Ты сознательно прилагаешь усилия, чтобы наш поиск не увенчался успехом?

Грубый ответ прямо-таки и напрашивался. Но условия сделки требовали воздержаться от этого. Он снова опустил голову, еще раз брызнул водой на бороду.

— Сядь. Я попробую объяснить.

Высокий Лорд уселась перед ним, скрестив ноги. Он не мог спокойно выдерживать ее взгляд. И он не хотел смотреть на Меленкурион: тот так сурово и холодно вздымался сзади нее. Вместо этого он принялся рассматривать свои руки, игравшиеся с каменным ножом.

— Понимаешь, — с трудом сказал он, — я не из тех, кто носит бороды.

Они чешутся. И из-за них я выгляжу как изувер. Я позволил вырасти ей лишь по одной причине. Это способ доказательства — способ продемонстрировать так, чтобы даже самый тупоголовый и вообще бестолковый мог понять это — когда я проснусь в реальном мире и обнаружу, что у меня нет этой бороды, которую я растил, тогда я буду точно знать, что все это обман. Это будет очевидным. Сорока— или пятидесятидневная борода просто так не исчезнет. Только в том случае, если всего этого не было в действительности.

Она продолжала пристально смотреть на него. Но тон ее изменился.

Она признала значительность его откровения.

— Тогда почему теперь ты хочешь сбрить ее?

Он боялся подумать о том риске, которому подвергался. Но ему была нужна свобода, и сделка эта обещала дать ее. Стараясь не выдать голосом опасения быть раскрытым, он рассказал ей ту часть правды, которую мог позволить.

— Я заключил другую сделку — подобную той, что я заключил с ранихинами. И я не пытаюсь доказать, что Страна нереальна.

А мысленно он умолял: «Пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Я не хочу врать тебе»

Она изучала его взглядом.

— Тогда… ты веришь… ты принимаешь Страну?

Он чуть не вздохнул от облегчения. Но он не мог смотреть ей в глаза, когда отвечал на этот вопрос.

— Нет. Но мне хотелось бы прекратить разговор об этом. Ты очень много для меня сделала.

— О, любимый! — вздохнула она с неожиданной силой. — Я ничего не делала — я лишь следовала своему сердцу. Но я с радостью сделала бы хоть что-нибудь для тебя.

Он, казалось, видел страсть даже в оттенке ее кожи. Ему захотелось наклониться вперед, прикоснуться к ней, поцеловать ее, но присутствие Стражей Крови сдерживало его. Вместо этого он протяну

Ей нож.

Во имя нее он отрекался от самого себя, и она поняла это. Румянец удовольствия залил ее лицо, когда она взялась нож.

— Не бойся, любимый, — прошептала она. — Я буду оберегать тебя.

Осторожно, словно выполняя ритуал, она склонилась к нему и начала сбривать его бороду.

Он инстинктивно вздрогнул, когда лезвие первый раз коснулось его, скрипнул зубами, чтобы успокоиться, стиснул челюсти, сказал себе, что в ее руках ему безопаснее, чем в собственных. Он ощущал острие лезвия, когда оно проходило по коже — это вызывало у него образы гноящихся ран и гангрены — но закрыл глаза и оставался неподвижным.

Нож застревал в его бороде, но острота лезвия не давала его трудному продвижению стать болезненным. Вскоре ее пальцы коснулись чистой кожи его скул. Она погладила стиснутые челюсти, чтобы успокоить его. С усилием он открыл глаза. Она встретила его взгляд, улыбаясь словно через пелену любви. Затем осторожно запрокинула назад его голову и сняла остатки бороды с шеи плавными, уверенными движениями.

Она закончила. Его обнаженная кожа остро ощущала воздух, и он потер лицо руками, наслаждаясь новой поверхностью щек и шеи. Ему снова захотелось поцеловать Елену. Отвечая на ее улыбку, он поднялся и сказал:

— Теперь я готов. Пойдем.

Она схватила Посох Закона, легко вскочила на ноги. Веселым тоном она обратилась Амоку:

— Ну, так ты поведешь нас к Седьмому Завету?