Война Иллеарта

— Она была когда-то красавицей — конечно, я ее тогда не знал. И у нее не было фотографии, или, если и были, она их не показывала. Я думаю, она уже даже не могла больше вставать, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Но доктора сказали мне, что она выглядела прекрасно. И у нее была улыбка — даже когда я уже знал ее, она еще могла улыбаться. И то зрелище было очень похоже на это. — Он кивнул в направлении сада камней, но не посмотрел в ту сторону. Он был сосредоточен на своих воспоминаниях. — Ее случай был классическим. — Когда он продолжил, голос его стал резким и даже более горьким. Он отчетливо произносил каждое слово, и у этих слов были будто бы острые края. — Она заболела проказой в юном возрасте на Филиппинах или где-то в том районе — ее родители были отправлены туда, я полагаю, с войсками, — и она подхватила ее сразу после замужества. У нее онемели пальцы на ногах. Ей бы следовало прямо тогда пойти к доктору, но она этого не сделала. Она была из тех людей, которым невозможно в чем-либо препятствовать. И она не могла отнимать время у мужа и друзей ради того, чтобы заботиться о своих болезнях.

Таким образом она потеряла пальцы на ногах. Она пошла наконец ко врачу лишь тогда, когда ноги ее стало сводить настолько сильно, что она едва могла ходить. Он тут же понял, что у нее за болезнь, и отправил ее в лепрозорий, а там доктора были вынуждены сделать ей ампутацию. Это доставило ей некоторые неудобства — трудно ходить, когда на ногах нет пальцев — но она была неукротима. Вскоре она вернулась к мужу.

Однако теперь она не могла иметь детей. Для прокаженных иметь детей — это преступное безрассудство. Муж ее это понимал — но он хотел иметь детей, и поэтому вскоре с ней развелся. Это ее ранило, но она это пережила. Вскоре у нее была работа, новые друзья и новая жизнь. Но затем она снова оказалась в лепрозории. Она была слишком наполнена жизнью и оптимизмом, чтобы заботиться о себе. На этот раз она лишилась двух пальцев на правой руке.

Это стоило ей работы. Она была секретаршей, и пальцы для работы были ей необходимы. И, конечно, ее хозяин не хотел, чтобы у него работали прокаженные. Но когда ее заболевание было снова остановлено, она научилась печатать без этих омертвевших пальцев. Тогда она переехала на новое место, получила другую работу и новых друзей и продолжала жить так, словно абсолютно ничего не случилось.

Примерно в это время — так мне говорили — она возымела страсть к народным танцам. Она узнала кое-что о них во время своих путешествий в детстве, а теперь это стало ее хобби, ее способом найти себе друзей и сказать, как она их любит. В яркой одежде и с улыбкой, она была… — Он запнулся, но почти сразу продолжил. — Но через два года она снова оказалась в лепрозории. У нее была не очень хорошая походка, она частенько падала. И долгое время не получала нужного лечения. Н а этот раз она потеряла правую ногу ниже колена. Зрение у нее затуманилось, а правая рука была заметно изуродована. На лице выступали опухоли, а волосы выпадали.

Как только она научилась ковылять на своей искусственной ноге, она приступила к урокам народных танцев для прокаженных.

Доктора долго ее удерживали, но наконец она убедила их выпустить ее. Она клялась, что она этот раз будет лучше заботиться о себе. Но постепенно она все же превращалась в обрубок. Когда я познакомился с ней, она снова была в лепрозории, потому что приют, в котором она работала, выставил ее. У нее не осталось ничего, кроме улыбки.

Я проводил много времени в ее комнате, наблюдая как она лежит и слушая ее рассказы. Я старался привыкнуть не обращать внимания на зловоние. Лицо ее выглядело так, будто доктора били по нему каждое утро дубинками, но у нее еще была улыбка. Конечно, большинство зубов выпали — но улыбка не изменилась.

Она пыталась научить меня танцевать. Она заставляла меня вставать там, где могла меня видеть, и говорила куда поставит носок, когда подпрыгнуть и как двигать ногами. — Он снова запнулся. — А в промежутках она часами рассказывала мне, какой полной жизнью она жила. Ей, должно быть, было около сорока лет.

Он резко наклонился к земле, схватил камень и швырнул его со всей силой в усмехающееся лицо в каменном саду. Камень упал слишком близко, но он не стал следить, как тот катиться в долину. Отвернувшись от него, он глухо проскрежетал:

— Если бы ее муж оказался в моих руках, я бы свернул его проклятую шею. — Затем широко зашагал вниз с вершины холма к лошадям. Вскоре он уже был верхом и галопом скакал по дороге.

Баннор следовал рядом за ним.

Трой глубоко вздохнул, стараясь стряхнуть эффект рассказа Кавинанта, но не смог ничего придумать, что бы сказать. Взглянув на Елену, он увидел, что она настойчиво смотрит на Морэма и Аматин, как бы нуждаясь в их поддержке чтобы вынести то, что она услышала. Через мгновение Морэм громко сказал:

— Юр-Лорд Кавинант — пророк. — Предсказывает ли он судьбу Страны? — с горечью спросила Аматин.

— Нет! — отрицание Елены было горячим, и Морэм тоже выдохнул: