Война, какой я ее знал

А бегство противника оказалось столь поспешным по той причине, что итальянцы и немцы потратили огромные силы, средства и массу времени на обустройство оборонительных рубежей. Думается, здесь происходило то же самое, что и в случае с Троей и с возведенными римлянами в Европе стенами. Чем выше поднимались стены, чем неприступнее становились башни, тем слабее делался боевой дух защитников, разучившихся полагаться на собственные силы в открытом бою. Если бы они потратили хотя бы треть сил, ушедших на строительство, на войну с нами, едва ли бы мы так быстро овладели ситуацией на острове.

Хотя, с другой стороны, нельзя не признать, что итальянцы – в большинстве своем северяне – дрались отчаянно. Немцы же, если сравнивать их с теми частями, с которыми мы сражались в Тунисе, оказались послабее. Не то чтобы им не хватало храбрости, нет, такого не скажу, но вот рассудительности явно недоставало – особенно командирам танковых частей.

Количество пленных солдат и офицеров, захваченных орудий и другой техники красноречивее любых слов показывает, сколь успешны были наши действия. Не хотелось бы делать сравнения, но, полагаю, за все это время Восьмая армия захватила в плен едва ли больше пяти тысяч солдат противника.

Противник минирует тела своих погибших, стреляет нам в спину и использует пули дум-дум{63}. В результате подобных действий у нас растет число убитых и раненых, но все же неприятель несет куда большие потери.

После сражения к югу от аэродрома Бискари, где шли особенно жаркие бои, погибших было столько, что, когда я ехал по дороге, [55] запах разлагавшихся тел преследовал меня на протяжении десяти километров.

В нескольких случаях немцы минировали итальянцам пути отступления, так что те подрывались, когда обращались в бегство, что, разумеется, не добавляло итальянцам любви к их союзникам.

У нас отмечались случаи проявления подлинного героизма. Так, 10-го числа итальянским танкам удалось прорваться в Джелу, где подполковник Дэрби держал оборону с двумя батальонами рейнджеров. Дэрби сам начал стрелять из ручного пулемета по одному из танков, однако, видя, что пули не причиняют машине никакого вреда, он под огнем трех танков поспешил на берег, где взял 37-миллиметровую скорострельную пушку. Поскольку она оказалась незаряженной, подполковник топором разрубил ящик с патронами, зарядил орудие и, вернувшись, занял позицию менее чем в ста метрах от танка. Тот шел прямо на Дэрби. Только со второго залпа ему удалось подбить машину, но экипаж не выходил, и Дэрби, подкравшись поближе, бросил термитную гранату, которая сделала из итальянцев жаркое.

На следующий день этот офицер получил назначение возглавить полк и был повышен в звании, однако отказался от предложенной чести, чтобы остаться со своими ребятами, которых сам обучал. В тот же самый день генерал Ведемейер{64} попросил разжаловать его в полковники, чтобы он тоже мог командовать полком. Я нахожу и тот и другой пример достойными подражания.

Во время высадки один артиллерийский лейтенант поднял в воздух свой Пайпер-Каб{65} прямо с десантного судна, использовав в качестве взлетной дорожки металлическую сетку длиной пятнадцать метров. Весь день он летал над городом, подвергаясь обстрелу неприятеля, и самолет его был весь изрешечен снарядами. Несмотря на это, офицер продолжал корректировать действия 3-й дивизии, сообщая необходимую информацию ее командиру.

Морской офицер, управлявший шестидесятиметровым LCT{66}, увидел, что у берега слишком мелко, чтобы он мог развернуться кормой и произвести нормальную высадку десанта. Тогда он направил судно вперед и с разгона выскочил на берег. Оказавшись [56] там, офицер открыл огонь из 20-миллиметровой пушки по вражеским пулеметам и заставил их умолкнуть, благодаря чему солдаты смогли спокойно осуществить высадку.

Огневая поддержка флота – я имею в виду обстрелы укрепившегося на берегу неприятеля с моря – заслуживает всяческих похвал. Мы обращались за помощью к морякам даже ночью, и не было случая, чтобы они не поразили цель уже третьим залпом корабельной артиллерии.

Я никогда не встречал столь забытых Богом, столько несчастных людей, как народ этой страны. Как-то я находился в городе, а неприятель так внезапно атаковал, что чуть не овладел им. При этом снаряды и бомбы убили нескольких мирных жителей, а все прочие подняли жуткий вой, точно койоты, и выли, наверное, минут двадцать кряду.

С животными здесь обращаются хорошо, заботятся о них, потому скот тут крупнее и упитаннее, чем у арабов. Со всем остальным дела здесь обстоят гораздо хуже, чем даже в Северной Африке.

Повозки у сицилийцев весьма специфические. Они похожи на ящик, в углах и по бокам которого имеются стойки. Панели, соединяющие стойки, размалеваны какими-то рисунками. Между днищем ящика и ходовой частью расположены причудливо вырезанные рамы – такими орнаментами украшали у нас крылечки домов году этак в 1880-м.

Оглобли выступают вперед от хомута сантиметров на шестьдесят, а у многих лошадей имеются плюмажи, прикрепленные к сбруе в районе макушки.