Война хаоса

Мой ненаглядный сын, — внезапно прочитываю я, совершенно отчетливо и без всякого труда. — Тебе нет еще и месяца, а жизнь уже готовит для тебя испытания!

Я сглатываю слюну. Сердце щас выскочит из груди, горло сперло, но я не отрываюсь от страницы и читаю дальше, потомушто вот она, моя мама, вот она…

Сынок, кукуруза этим летом не уродилась — уже второй год подряд. Это очень скверно, ведь кукурузой Бен и Киллнан кормят овец, а овцы кормят всех нас…

Я слышу тихий гул и чувствую, что мэр стоит у входа в мою палатку, вкладывая знания мне в голову, делясь ими со мной…

… вдобавок проповедник Аарон начал винить во всем спэклов, этих робких маленьких существ, которые выглядят вечно голодными. Из Хейвена тоже приходят сообщения о стычках с туземцами, но наш единственный военный, Дэвид Прентисс, говорит, что мы должны уважать спэклов и не искать козлов отпущения…

— Ты правда так говорил? — спрашиваю я, не отрываясь от страницы.

— Ну, раз твоя мама написала, — напряженно отвечает мэр. — Извини, долго я не продержусь, Тодд. Это очень трудно…

— Еще секунду.

Но вот ты опять проснулся и плачешь в соседней ком-нате. Смешно, что разговаривать с тобой здесь, на этих страницах, не даешь мне именно ты. Но это значит лишь то, что я всегда говорю с тобой, сынок, разве это не чудесно? Как обычно, мой крепыш, я дарю тебе всю свою…

Тут слова соскальзывают со страницы и вылетают у меня из головы. И хотя я вижу следующее слово — «любовь», («Я дарю тебе всю свою любовь», — написала мама), строчки постепенно становятся путаными и неразборчивыми: передо мной смыкается черная чаща букв.

Я оборачиваюсь к мэру. На лбу у него выступил пот — и у меня тоже.

(опять этот странный гул в воздухе…)

(вот только он меня уже не бесит…)

— Извини, Тодд, больше не могу. — Мэр улыбается. — Но я расту, ты заметил?

Я не отвечаю. Мне тяжело дышать, в груди все дрожит, и слова мамы ревут в голове, точно водопад. Она была рядом, она разговаривала со мной, со мной, делилась надеждами, дарила любовь…

Сглатываю слюну.

И еще раз.

— Спасибо, — наконец выдавливаю я.

— Не за что, Тодд, — тихо отвечает мэр. — Не за что.

И вдруг — пока мы стоим друг против друга в палатке — до меня доходит, как я вырос…

Я смотрю на него не снизу вверх, а прямо ему в глаза… j

И снова вижу перед собой человека, мужчину…

(тишайший гул, почти приятный…)

А не чудовище.

Он кашляет.

— Знаешь, Тодд, я бы мог…

— Господин Президент! — доносится с улицы.

Мэр выходит из палатки, я тут же выскакиваю следом — не дай бог что-то стряслось!

— Пора, — говорит мистер Тейт. Я оглядываюсь на проекцию: там ничего не происходит. Виола мирно спит в палатке, больше ничего не изменилось.

— Пора что?

— Пора выиграть спор, — выпрямляясь, говорит мэр.

— Не понял? Что значит «выиграть спор»? Если Виоле что-то грозит…

— Грозит, Тодд, — с улыбкой отвечает мэр. — Но я ее спасу.

[Виола]

— Виола, — слышу я и с удивлением открываю глаза, не сразу понимая, где я.

Откуда-то со стороны ног на меня веет приятнейшим теплом, а сама я лежу на матрасе, сотканном из длинных деревянных стружек, мягком, как пух…

— Виола, — снова шепчет Брэдли. — Там что-то происходит.

Я вскакиваю, и все вокруг сразу же уплывает куда-то в сторону. Мне приходится посидеть немного, зажмурившись, чтобы прийти в себя.

— Вожак ушел минут десять назад, — шепчет Брэдли. — И с тех пор не возвращался.

— Может, в туалет пошел, — говорю я. Голова начинает раскалываться. — Они же ходят в туалет?

Костер немного закрывает нас от полукруга спэклов, многие из которых уже легли спать. Я поплотнее закутываюсь в одеяла. Они сделаны из какого-то лишайника, вроде того, что растет на их телах вместо одежды, но на ощупь он неожиданно мягкий, плотный и очень теплый.

— Нет, я что-то видел в их Шуме. Какие-то мимолетные картинки. Но очень четкие.

— И что там было?

— Вооруженные до зубов спэклы… крадутся в город.

— Брэдли, — говорю я, — Шум устроен по-другому. Это и фантазии, и воспоминания, и мечты… Правда в Шуме всегда соседствует с вымыслом. Нужно долго тренироваться, чтобы выяснить, что происходит на самом деле, а что человек только воображает. Для непосвященного это просто каша.