Война. Хроника пяти дней. Мирись, мирись, мирись...

Дошли до наших горящих танков. За ними грузины. Снаряды ложатся совсем рядом. Руководящий операцией советник, прикомандированный к батальону от спецназа ГРУ, кричит бойцам:

– Где-то рядом корректировщик огня. Он на нас наводит. Надо найти!

Как на самом деле зовут этого советника, никто не знает. Журналистам он представляется только по своему позывному: «Снег» Наводчика обнаруживают метров через сто в одном из дворов. Убивают на месте. Сложную навигационную аппаратуру, находившуюся при нем, забирают с собой. Тут же рядом еще двое грузин с ПТУРСами. Они и пожгли наши танки, – их тоже на месте…

По пути сталкиваемся еще с двумя грузинскими резервистами. Они одеты в гражданку, но на шеях солдатские жетоны, в кармане у одного граната. Обоих берут в плен.

В одном из дворов обнаружили раненного мужчину лет пятидесяти. Чья пуля его тюкнула, наша или грузинская, непонятно. Поначалу думали, что тоже резервист, разорвали ворот рубахи, но у него на шее не оказалось жетона. Минуту спустя из дома выскочила женщина и закричала по-русски,

– Он не солдат, он мой муж!

Вслед за ней вышел старик, говорит, что отец подстреленного. Всех загоняют в дом.

– А может они тоже солдаты? Старик что-то больно моложав, а баба просто геройствует, выгораживает солдатиков…

– Да ты на руки его посмотри! Вон, сколько грязи под ногтями! Это колхозник, он еще утром в огороде копался…

– Какие, на хер, руки?! Вон, смотри, у дверей «муха» лежит!

– Это моя «муха». Ты же сам сказал ее с собой взять…

Грузинский дед лезет в шкаф, достает медаль «30 лет безупречной службы в МООП ГССР», Что такое МООП никто не знает, а ГССР это Грузинская Советская Социалистическая Республика, объяснил присутствующим Вахтанг.

Он считает:

– Грузинская ССР кончилась семнадцать лет назад. Если служить дед пошел сразу после армии и к моменту распада Союза отслужил тридцать лет, то сейчас ему под семьдесят. Если, конечно, это его медаль. Ладно, дед, убедил…

Раненного наспех перевязали, сквозную дыру в плече залили чачей найденной в доме и отпустили вместе с отцом и женой, указав, как лучше выйти из зоны обстрела.

Дальше стало совсем хреново. Подключилась наша артиллерия. У них координаты грузинских позиций в селе, и они, наконец, пристрелялись. Про то, что бойцы «Востока» уже взяли эти позиции и теперь находятся ровно на них, наши артиллеристы не знают. Они лупят прямо по нам. Бьют даже точнее чем грузины.

Когда снаряды стали ложиться прямо на улицу «Снег» дал команду разбежаться по подвалам ближайших домов. Маленькими группами все рассосались, затаскивая в укрытия раненых. Про то, что мы попали под «дружественный огнь» еще не знаем. Это потом вечером, прибывая в щенячье-интеллигентской эйфории от того, что остался жив и даже цел, я прокручивал в голове стихи:

– Артиллерия бьет по своим… недолет, перелет, недолет… по своим артиллерия бьет. Так вот значит, про что Межиров писал.

Потом в расположение «Востока» явился подполковник, командовавший дивизионом «САУшек», так точно лупивших по «Востоку» минут тридцать. Пришел извиняться. На его счету двое раненных ямадаевцев. Чем закончатся извинения он не знал. Губы его дрожали, трусил, – кто их знает этих чеченцев, говорят они за своих…

Ямадаев выслушал его спокойно.

– Ну, да. На войне и такое бывает… Не переживай, – Ильхамд уллиля, двухсотых из-за тебя нет.

Уже в Москве задним числом до меня дошло, что «дружественный огонь» – издержки лукавой недоговоренности про Квемо Хвити и Земо Никози. Артиллеристам передали реальные координаты грузинских позиций в Земо Никози, а сами в то же время врали наверх, что находятся в Квемо Хвити. Желали скрыть форсирование границы без команды. Подполковник лупил по селу, будучи уверенным, что мы в шести километрах от него.

Хорошо, что в любой грузинской хате обязательно есть обширный погреб, где можно отсидеться …

Мне тогда достался отличный подвал с бетонным перекрытием в грузинском зажиточном доме. Кроме меня здесь укрылись еще трое чеченских спецназовцев. Один из них, Ибрагим, ранен, ступня разворочена осколком гаубичного снаряда.

Снимают берц. Кровь бодрой струйкой льется на земляной пол. Его перевязывают, бинты сразу же промокают. Накручивают на ногу еще несколько слоев, все равно кровь просачивается сквозь марлю, расцвечивая веселыми алыми разводами высовывающиеся из-под повязки мертвенно-бледные пальцы с посиневшими ногтями. Ибрагима оттаскивают подальше от входа под защиту каменных стен. Он хмур, сердит и спокоен. Обычно так держаться люди, некстати порезавшиеся во время работы. Даже отмахивается от помощи, и перескакивает сам на одной ноге.

Тут же в подвале бойцы обнаруживают трехлитровые банки грушевого компота. В секунду пробиты в крышке две дырки и банка пошла по кругу. Компот отличный, холодный, в меру сладкий. Ибрагиму не дают, говорят, раненым пить не следует. Происходит короткая дискуссия: пить не следует всем раненым, или только тем, кому попало в живот, Ибрагиму больше нравиться второй вариант, но считавшийся старшим в этой группе Асламбек, ставит точку в споре:

– Если можешь потерпеть, – потерпи.