Война Кланов. Медведь 2

– Ты как, прошел Предел? – оборачивается ко мне Владимир. – Охотница не сильно тебя помяла?

– Да нормально. Почти и не помню ничего, – отмахиваюсь я.

Ребята переглядываются между собой, недоверчиво хмыкают. Рука Владимира мгновенно покрывается бурым мехом, и он приветливо машет лапой. Из-под верхней губы вылез клык.

Тоже берендеи.

Я печально вздыхаю по тому ушедшему времени, когда общался исключительно с людьми, а оборотней видел только по телевизору. Теперь же оборотнем оказывается каждый второй – и как я их раньше-то не замечал.

– Честно всё нормально. Со мной была тетя Маша, она и себя не дала в обиду, и меня не допустила до бренного тела. Во время Предела наскочил какой-то заблудший перевертень, но охотница справилась и с ним.

Парни переглядываются. Может мне показалось, но у Геннадия огорченно поджались губы, словно он был разочарован смертью перевертня.

– Видения какие-нибудь были? А то у меня такое в голове закрутилось, будто я мухоморов объелся, – спрашивает Геннадий. – Вроде как я воюю за русских солдат и на заднице съезжаю с Альп при суворовском переходе. Ох, и потрепал же я тогда французов, а когда очнулся, то около пятидесяти дубов оказались поцарапанными, а некоторые деревца вырвал с корнем. Хорошо еще, что на меня сделали Защитный круг, и я не смог вырваться до деревни.

– Да и у меня тоже было не меньше яри, – делится воспоминаниями Владимир. – Тоже побушевал вволю, хорошо, что нам Семёныч помогает.

– Тоже охотник?

– Да, Павел Семёнович, местный знахарь, он же лекарь, он же охотник, – загибает пальцы Владимир.

Крупные, мозолистые, в белых шрамиках – такие пальцы могли свободно гнуть гвозди, ломать ветки, выдергивать позвоночник у врага. Пальцы человека, который не понаслышке знаком с физическим трудом. Я украдкой сравниваю со своими, они хоть и закалились после рукопашной секции, гантелей и штанги, но им далеко до хваталок Владимира. У Геннадия похожие стержни постукивают по рулю. Глядя на руки, можно сразу отличить городского жителя от деревенского; человека, который нажимает на клавиатуру и не поднимает ничего тяжелее ноутбука, от того, кто привык к черенку и топорищу.

– Что же так охотницу утомил, что она без ног уснула? – кивает на тетю Машу Геннадий.

– Да шли долго, спали мало. Как там Людмила?

– Откуда ты её знаешь?

– Так учились вместе, они же с Сашкой в технаре и познакомились.

– А-а, – протягивает Владимир, – тогда понятно. Нормально с ней всё, вас ожидает, пирогов замесила.

 Что-то в его голосе не вяжется с манерой разговора, словно под легкой ненавязчивой болтовней скрывается едва сдерживаемая ярость. Хотя может я устал, и мне мерещится то, чего на самом деле вовсе и нет. Охотница причмокивает во сне губами, я поправляю слегка сползший рюкзак, что грозит упасть на её ногу.

– Пироги – это хорошо, вообще замечательно будет, если с картошечкой и луком, – мечтаю я.

Почти физически ощущаю аромат мягкой сдобы, которая обернула картофельное пюре, кусочки жареного лука и мелкие крохи сала. Те самые поджаристые крохи, что придают пирогам непередаваемый вкус.

– Будут, будут тебе и с картошечкой, и с щавелем, и с черникой, – говорит Геннадий и отворачивается к дороге.

Вроде бы всё хорошо, и двигались, и нас встретили, однако какая-то неясная тревога гнездится в дальнем уголке сознания.

Может оттого, что пальцы Владимира барабанят по рулю?

Может оттого, что Геннадий притоптывает, словно подгоняет машину?

Может оттого, что не выспался?

Комаром в темной комнате жужжит чувство опасности и не дает полностью расслабиться. И спросить не у кого – ребята засмеют и покрутят пальцами у виска, а охотница спит так сладко, что будить её не поднимается рука.

Владимир крутит ручку магнитолы, и тихонько льется песня про «три кусочека колбаски». Она напоминает мне о Михаиле Ивановиче, который всего за несколько дней постарел на два десятка лет – так повлияла на него смерть семьи напарника. Я видел раньше, какое давление смерть близких оказывала на родных, словно вместе с человеком уходила часть души тех, кто его любил. Сергей много значил для Иваныча, и вместе с ним ушла половина души, словно мало смерти Федора и Марины. Я горько вздыхаю, жаль их, конечно, однако Марина сама сделала свой выбор.

– Чего вздыхаешь? – поворачивается Геннадий.

– Да так, вспомнил тут о неприятности.

В урчащей тишине мы наблюдаем, как мимо проносятся машины или же сами обгоняем ползущие фуры. Геннадий продолжает притоптывать, как и Владимир постукивает пальцами по рулю, только старается попасть в такт музыке.

Охотница тихо посапывает, подложив руку под морщинистую щечку. Более спокойное и миролюбивое существо трудно себе представить… если не знать, что она без напряжения ломает кости и убивает оборотней с богатырской легкостью.

Интересно, а если бы я смог вырваться из пут, когда проходил Предел, она смогла меня убить?

Убить, а перед Сашкой развести руками, мол, не смогла удержать. И он лишь покивает: «Не смогла, так не смогла!»

Я передергиваюсь – излишне себя накручиваю. Не может тетя Маша так поступить со мной!

Я ещё раз кидаю взгляд на морщинистое лицо – или может?