По полу скребут ножки стола, большим листом откидывается вязаная дорожка, обнажается знакомый зев подполья. В непроглядную темноту солдатиком ныряет самый худенький из собравшихся, то есть Федор. Стеклянный звон, легкое чертыхание, и на пол вылетают три набитых под завязку рюкзака. Походные сумки цвета хаки походят на трех отожравшихся жаб. Следом за ними легко выскакивает Федор, отряхивает ладони от пыли.
– А ты чего стоишь? Выводи тарахтелку! – Иваныч бросает Вячеславу приказание, словно упавший камень громыхает по железной крыше.
Вячеслав опрометью кидается вон из комнаты, из сеней доносятся удары, писк и дребезжание проволочных сеток. Иваныч сдвигает занавеску. Показываются подрагивающие клетушки и застывший возле них Вячеслав, который неуверенно оглядывается на нас и кивает на кроликов. Обезумевшие создания мечутся по шуршащей соломе, кидаются тельцами на проволочные воротца. Пушистые игрушки превращаются в агрессивных тварей, кровь капельками выступает на испуганных мордочках, в бусинках глаз мечется огонь ужаса.
– Чего это они? – Вячеслав чешет коротко стриженую голову.
– Не стой на месте, а то повторим их участь! Выводи живо! Федор, документы, деньги! Александр, помоги Вячеславу! – командует Иваныч, даже кролики притихают на миг от зычного голоса.
Я спешу следом за Вячеславом на улицу, кролики продолжают паниковать, один серый пушистик вырвался из клетки и прошмыгивает под ногами. Мчится меховой стрелой до калитки и, помогая изо всех сил лапами, просачивается под тяжелыми досками. Вячеслав косится ему в след и тянет за щеколду на двери.
– И часто у них такое? – я иду следом в деревянную тень.
– Первый раз подобную истерику вижу, даже при «вертушках» такого психа не случалось. Что-то странное идет за тобой, – Вячеслав проходит сарай насквозь и сдвигает брус с массивных ворот.
Знакомый сарай. Полгода назад здесь урчала разбитая вдребезги «девятка». Толстенный столб, втрое мощнее против сломанного, подпирает обновленный настил крыши. Вячеслав хмыкает, глядя на мое лицо.
– Чего косишься? Такое бревно и танк выдержит, помоги прицепить люльку! – Вячеслав кивает на второе отделение сарая.
В центре возвышается достопамятный «медведь», не утративший своей мощи и боевого задора. Пылинки, золотясь в бьющих из щелей шпагах солнца, легонько облетают его в вечном броуновском движении.
Из-под дерюги вылезает остроносая коляска на двух человек, похожая на каноэ с двумя колесами по правому борту. Два места, где взрослые люди усядутся только в позе эмбриона, когда колени затыкают уши. Я впервые вижу такую коляску, раньше катался в одноместной люльке, и то на мешках с картошкой.
Помогаю Вячеславу выкатить и прикрепить чудо инженерной мысли, собранное из двух «уральских» люлек. Сразу видно, что «каноэ» редко пользовались – коврики внутри не стерты, поручни как новенькие.
– Снимай веревку, сейчас кататься поедем! – Вячеслав резким рывком заводит мотоцикл.
Пока я развязываю узел, мягким мехом пощекотало по ноге, ещё один вырвавшийся кроль забился под калитку. Оставив серые клочки шерсти на ребристых досках, кролик со всех ног припускает по улице, только уши сверкают вдалеке. Я провожаю взглядом животное и натыкаюсь на смотрящие в упор глаза. Девушка-соседка цепляется в толстую балку забора на своей стороне, упругая грудь взволнованно вздымается под тонкой тканью сарафана.
– Зачем ты пришел? Уезжай сейчас же! – звонко кричит девушка.
Забор дрожит под напором, доски трещат, казалось, ещё немного и тонкая стенка рухнет плашмя, накроет кусты красной смородины. Сдерживающая веревка трепещет на ветру, я замираю с жесткими концами в руках.
Столько жаркой ненависти под нахмуренными бровями ещё нигде не встречал. Если бы в нежных руках дрожал автомат, то я давно был бы прошит насквозь. А пока глаза заменяли пули – лишь толстая кожа спасает от дыр.
Битва
– Сейчас уеду, не надо так нервничать. Успокойся, пожалуйста! – я стараюсь вежливо улыбнуться.
– Марина, не кричи, а то соседи прибегут, – из дома выходи понурый Федор и поворачивается ко мне. – Держи рюкзаки, укладывай на второе сиденье.
– А как мы все уместимся? – я подхватываю тяжеленных «лягушек».
– Я не еду, задержу перевертней насколько смогу! – желваки темноволосого парня резко дергаются под тонкой кожей.
Девушка за забором закрывает рот ладошкой. Большущие глаза налились влагой, заискрилось солнце на ресничках.
– Зайди в дом и не высовывайся! Не выходи, чтобы не произошло! – рявкает Федор, но старается не смотреть на суженую.
– Да как же так, Федя? Не ходи, пожалуйста, – в девичьем голосе прорезаются слезы.
– Я сказал – зайди в дом! Я вернусь, Марина, постараюсь задержать как можно дольше, и обязательно вернусь, – Федор подходит к ней по аккуратной грядке, даже не обращает внимания на молодую поросль лука, которая пытается тянуть к солнцу слабенькие стебли.