Война. Книги 1-3

Лицо Тимошенко, который стоял у стола над картой и разговаривал с Жуковым, медленно налилось бледностью. Жуков умолк на полуслове и, нахмурившись, принял стойку «смирно». Ватутин, вытиравший потную шею, на мгновение замер с платком в поднятой руке.

После короткого замешательства маршал Тимошенко, как и полагалось в подобном случае, вышел на середину кабинета и четко доложил:

– Товарищ Сталин, руководство Наркомата обороны и Генерального штаба изучает обстановку на фронтах и вырабатывает очередные решения.

Сталин, молча выслушав доклад наркома, повернулся к карте Западного фронта, которая распласталась на длинном столе, приставленном к рабочему столу Тимошенко. Через минуту в кабинете никого из военных, кроме Тимошенко, Жукова и Ватутина, не осталось.

А Сталин молчаливо постоял над картой, затем перешел к другой, но тут же опять вернулся к карте Западного фронта… Будто сюда, в центр старой Москвы, из гремящих войной далей стеклись все сложности кровавой борьбы, с ее невероятным напряжением, человеческими трагедиями, страданиями, неразрешимыми вопросами, и заполонили собой эту страшную немоту кабинета.

Кажется, остановилось время… Нет, было похоже, что остановилась в своей поступи сама История.

Изменчивые тени на покрывшемся испариной лице Сталина, подернутые мучительной тоской глаза с набухшими и помокревшими веками никому ничего доброго не предвещали. Все присутствующие в кабинете словно растворились в нахлынувших мыслях и чувствах, понимая, а иные, может, даже постигая интуитивно по-особому опасно-взрывчатую ситуацию. За синими стрелами, которые словно впеклись в карты и обозначили прорывы механизированных войск немцев, Сталин силой цепкого воображения будто бы воочию увидел лязгающие броней танковые клинья и ощутил их грозную прочность.

Он повернулся к Тимошенко и Жукову и, глядя на них недобрыми глазами, с неожиданным спокойствием сказал:

– Ну, мы ждем, докладывайте, пожалуйста, и объясняйте. – Он сделал нажим на слове «объясняйте».

Молотов, стоявший рядом и тоже успевший охватить взглядом на картах глубину вражеских прорывов, видя крайне расстроенное и как-то порыхлевшее лицо Сталина, понимал, что внешнее его спокойствие отнюдь не выражает внутреннего состояния. И самое плохое и непоправимое, что может сейчас произойти, – это смещение руководства Наркомата обороны и Генерального штаба. Ведь гнев – плохой советчик…

Тимошенко, Жуков и Ватутин, кажется, подумали о том же и, как истинные военные, ощутив опасность, внутренне подобрались. Жуков даже шире расправил грудь, а глаза его засверкали обидой и негодованием.

– Товарищ Сталин, – с вымученной извинительностью заговорил маршал Тимошенко, потупив взгляд, как бы смущаясь своего огромного роста перед невысокой, коренастой фигурой Сталина, – мы еще не успели обобщить собранный материал. Многое неясно… Есть противоречивые сведения… Я не готов докладывать.

И тут последовал взрыв.

– Вы просто боитесь сообщить нам правду! – почти закричал Сталин. – Потеряли Белоруссию, а теперь хотите поставить нас перед фактом новых провалов?! Что делается на Украине? В Прибалтике? Вы управляете фронтами, или Генштаб только регистрирует информацию?!

Вспышка гнева Сталина – это была все-таки разрядка. Да и такую резкость он позволял себе не в тех случаях, за которыми могло последовать крайнее решение. Теперь надо ждать скорого затишья и – пусть с чувством неловкости – делового разговора.

Однако Жуков… Ох уж этот начальник Генерального штаба Жуков – само воплощение беспощадной и резкой прямоты и откровенности… Впрочем, он единственный из всех, кто находился сейчас в кабинете наркома, собственными глазами видел фашистскую силищу, был под бомбами, пулями и осколками, видел кровь, смерть, пожарища и муки отчаяния; он, может быть, и имел право на столь бескомпромиссный ответ.

– Разрешите нам продолжить работу! – глядя прямо в лицо Сталину, сказал Жуков.

– Может, мы мешаем вам?! – вклинился Берия.

– Обстановка на фронтах критическая! От нас ждут указаний!.. – Жуков кинул на Берия горящий взгляд. – Или вы сумеете дать их?!

– Если партия поручит, дадим, – обидчиво ответил Берия.

– Это если поручит! – сурово бросал слова Жуков. – А пока дело поручено нам! – Затем начальник Генерального штаба повернулся к Сталину и неожиданно спокойно сказал: – Простите меня за резкость, товарищ Сталин. Мы разберемся и сами приедем в Кремль…

Воцарилось неловкое молчание. Казалось, не миновать нового взрыва гнева Сталина. Но заговорил Тимошенко, стараясь сгладить неловкость:

– Товарищ Сталин, мы обязаны в первую очередь думать, как помочь фронтам, а потом уже информировать вас…

Сталин тут же перебил его:

– Во-первых, вы делаете грубую ошибку, что отделяете себя от нас! А во-вторых, о помощи фронтам, об овладении обстановкой нам теперь надо думать всем вместе. – Затем Сталин обвел печальным взглядом членов Политбюро и, кивнув им, сказал: – Пойдемте, товарищи… Мы, кажется, действительно появились здесь не вовремя…