Война корон

— Этим скипетром я отмечу начало новой эпохи, эпохи освобожденного Египта, — проговорила царица. — Но мир и благоденствие еще не настали. Пока что нам нужен меч, дарованный могучим Амоном, покровителем Фив. Именем Амона я провозглашаю старшего сына фараона Секненра Камоса главой армии освобождения не ради уничтожения и гибели, а ради жизни и процветания. Пусть луч божественного солнца просветит его ум, и пусть отвага отца, пребывающего с богами, наполнит его сердце.

Острием священного меча из посеребренной бронзы, украшенного орнаментом из электра, сплава золота и серебра, царица прикоснулась ко лбу Камоса.

Клинок ярко вспыхнул в лучах солнца, и безмолвные зрители невольно зажмурились.

Глаза юноши расширились, засветились особенным блеском, будто внезапно узрели божество. Он принес клятву с такой твердостью, с такой убежденностью, что всех охватил трепет благоговения.

— Именем фараона Секненра и царицы Яххотеп я клянусь отстаивать до последней капли крови свободу Египта. Египтяне сбросят ненавистный гнет, и радость вновь наполнит сердца. Да не будет мне ни покоя, ни отдохновения, пока я не исполню свой долг.

Камос поцеловал священный меч Амона и низко поклонился матери. С этого момента он перестал быть ребенком и превратился в воина.

Царица обратилась к мастерам:

— Всем известно, что наше вооружение значительно уступает вооружению противника. Только вы, фиванские мастера, способны устранить это препятствие. Изготовьте нам новые копья, длиннее прежних, с бронзовыми наконечниками, пробивающими самую крепкую броню. Сделайте деревянные щиты с бронзовым покрытием. Оденьте пеших воинов в шлемы и доспехи из прочной кожи. Дайте им самые лучшие клинки, боевые топоры и палицы. Для отряда, который возглавит сам фараон, нужно также выковать побольше изогнутых серповидных мечей, подобных священному мечу Амона. Благодаря усердию мастеров и мужеству воинов, мы одолеем врага в открытом бою. Беритесь за дело, и да пребудет с вами милость Амона!

Мастера встретили речь царицы восторженными криками.

— Необыкновенная, великая женщина, — вздохнул Усач, ловивший каждое слово Яххотеп.

Афганец кивнул.

— Она обладает силой, которую вы именуете магической, — заметил он. — Ее взгляд проникает в самое сердце. Перед ней никто не устоит.

— Остановись! Не вздумай влюбиться! Ведь я уже предупреждал тебя.

— А что тут зазорного?

— У тебя, Афганец, и раньше не было ни малейшей надежды на взаимность. А уж с тех пор, как Яххотеп стала Супругой бога, ни один мужчина не смеет мечтать о ней.

— Яххотеп — красавица. Участь скорбящей вдовы не ее участь.

— Она сама избрала ее. Вероятно, ты успел заметить, что у нее сильная воля и слово не расходится с делом!

— Полно, Усач! Лучше вспомни, как поначалу ты не верил даже, что можно побить гиксосов.

— Честно говоря, мне и сейчас с трудом в это верится. Силы настолько неравные… Яххотеп всех нас свела с ума и заставила взяться за невозможное. Тем лучше. С ней наша жизнь обрела смысл, за нее и умереть не жалко.

Царица Яххотеп приняла решение направить против гиксосов все подвластные ей силы. С тех пор как она побывала вместе с Секненра в Дендере, ее посвятили в тайны магии Хеку. В храмах священного Гелиополя подвизались самые сильные ее адепты, но город увы, по-прежнему находился во власти Апопи. Впрочем, царица пока не нуждалась в помощи могучих магов. Она и сама была способна использовать полученное знание, чтобы на время, хотя бы на несколько Дней, приостановить продвижение вражеских войск.

В Карнаке у алтаря богини Мут жрец расставил восковые фигурки, изображавшие воинов гиксосов так, будто они спеленуты, неспособны пошевелиться, тем более нанести удар. На горшке из красной глины Яххотеп начертала иероглифы: имя правителя гиксосов и древнейшее заклинание, призывающее божественную кобру поразить врага смертоносным ядом.

— Пусть небесный огонь, дыхание жизни, поглотит неприятеля. Да споспешествует нам священная пчела, символ царской власти в Нижнем Египте, даровавшая этот воск, — проговорила царица.

Затрещал огонь, безобразные фигурки гиксосов растаяли, Яххотеп, следуя магическому ритуалу, разбила горшок.

— Могу ли я поговорить с тобой наедине, царица? — спросил управитель царского дома Карис, поджидавший Яххотеп у дверей храма.

— Ты чем-то опечален? Плохие вести с поля боя?

— Не пугайся, царица, плохих вестей нет. Но я долго обдумывал некое событие и могу лишь с тобой поделиться возникшими подозрениями. Скрывать их я не вправе.

Круглолицый Карис обыкновенно бывал замкнут, невозмутим, ровен и умел в самую трудную минуту подбодрить шуткой. Никогда еще царица не видела его таким подавленным и угрюмым.

— Нельзя ли нам удалиться от свиты? Никто, кроме тебя, не должен услышать того, что я скажу.

Царица с управителем царского дома медленно обошли двор храма.