Хотя наш герой уделял мало внимания личному комфорту и славился своей манерой одеваться в старье (из-за этого его даже однажды не пустили в казино в Монте-Карло)[54]
– но все же он имел годовой доход порядка 50–60 тыс. фунтов и был очень богат. Конечно, Хэтфилд-Хаус уступал в великолепии поместьям Бленхейм и Чатсуорт, но все же был роскошной резиденцией с галереей, мраморным залом, библиотекой, студиями для рисования и десятками спален. Кроме того, у маркиза был также лондонский дом с бальным залом и дача «шале Сесил» в предместьях Дьепа. Несмотря на все свои странности, лорд Солсбери в глазах соотечественников и иностранцев был истинным представителем класса, который повсюду вызывал зависть и восхищение. Богачи и знать всей Европы нанимали английских нянек и грумов, носили тартан и ели джем на завтрак. Например, в романе Миклоша Банфи «They Were Divided» («Их разделили») действие происходит в среде довоенной венгерской аристократии, и один молодой дворянин, до того любивший Англию заочно, наконец по лучает возможность посетить Лондон. Он говорит послу, что единственное, что ему нужно, – стать временным членом самого закрытого лондонского мужского клуба St James's. И вот герой в течение двух недель сидит в клубе у окна, чувствуя себя «словно на небесах». И не имеет значения, что больше в Лондоне он ничего и не видел и что он даже не может ни с кем заговорить, поскольку слишком плохо знает английский[55].Престиж британской аристократии отчасти основывался на ее богатстве. Знатные семьи Великобритании могли равняться с богатейшими германскими и русскими фамилиями, но англичан было больше. Более того, материальное преуспеяние распространялось и на более мелких землевладельцев, а также затрагивало и незнатные круги выходцев из торгово-промышленной среды. В 1877 г. дочь королевы Виктории и мать будущего германского им ператора Вильгельма II писала своей матери: «Вы знаете, как малы в Германии состояния и как мало здесь привычны к роскоши и train du grande monde». Между тем высшие классы Европы – особенно те, благополучие которых опиралось на земельные владения, испытывали опасения, наблюдая за переменами в окружающем мире. Сельское хозяйство в Европе утрачивало свое значение и становилось менее доходным по мере того, как шла индустриализация, а могущество Европы подчиняло себе весь мир. Поставки дешевого продовольствия из обеих Америк и Австралии были благом для рабочего класса и промышленной буржуазии, но отнюдь не для землевладельцев. Прибыли этой отрасли в последние два десятилетия XIX в. резко упали, что вызвало и соответствующее падение цен на землю.
Некоторым землевладельцам посчастливилось иметь городскую недвижимость, которая росла в цене. Скажем, из доходов Солсбери только четверть приходилась на прибыль от его земельных владений, все прочее он получал за счет инвестиций и недвижимости в городах. Землевладельцы крупнее спасались тем, что открывали собственные дела, вкладывали деньги в промышленность или вступали в выгодные браки с представительницами богатых, но незнатных семейств. Так, принц де Полиньяк женился на наследнице состояния, возникшего благодаря швейным машинкам «Зингер». Но все большему числу аристократических семейств приходил конец. Реалии того времени отражались в литературе – «Вишневый сад» Чехова и «Трансильванская трилогия» Банфи вполне достоверно описывали заложенные и перезаложенные поместья, где доживали последние дни старые дворянские фамилии.
В течение нескольких десятилетий перед Великой войной земельная аристократия и более мелкое дворянство не только терпели поражение как экономические классы – во многих частях Европы они проигрывали и в других отношениях. Растущий рабочий класс, а также средний класс и новые обладатели крупных состояний бросали вызов привилегиям дворянства и боролись с ним за политическую власть. Некогда могущественные классы уже не господствовали в обществе так, как было раньше. Богатые выходцы из среды торгово-промышленного капитала – такие друзья Эдуарда VII, как Ротшильд, Липтон и Кессель, – могли поспорить с любым лордом по части красоты резиденций и расточительного образа жизни. В государственном управлении и в политике интересы землевладельцев тоже уже не учитывались в прежнем объеме – даже в таких странах, как Германия. Расширение избирательных прав (в Великобритании реформы 1884–1885 гг. увеличили число голосующих с 3 до 6 млн человек) и изменение границ избирательных округов разрушило множество старых раскладов, которые позволяли местным магнатам распоряжаться местами в парламенте[56]
.