Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

К несчастью для России – и мира, ее руководство было настолько неадекватным, что собиралось броситься в сильную международную бурю. Сам Сазонов, как и царь, склонялся к миру, но оба они были слабы и легко поддавались влиянию, оба остро переживали за честь и достоинство России, и оба с негодованием вспоминали, как Россия была вынуждена отступить в предыдущих кризисах на Балканах. Премьер-министр Горемыкин был пустым местом, а доминирующими фигурами в Совете министров были министр сельского хозяйства Александр Кривошеин, придерживавшийся жесткой линии, когда речь заходила о престиже России за границей, и Сухомлинов, который был безрассуден, а самолюбие заставляло его настаивать на том, что вооруженные силы России готовы к любой случайности[1687]. Начальник штаба генерал Николай Янушкевич занимал свою должность всего пять месяцев и не обладал очевидными достоинствами для этого, за исключением благосклонности царя. Британский военный атташе сказал, что его назначение на эту должность «вызвало всеобщее удивление. Он производил впечатление скорее придворного, нежели солдата»[1688]. Среди других высших военачальников великий князь Николай Николаевич обладал и опытом, и здравым смыслом, но он был сторонником ранней мобилизации даже с риском войны, когда кризис усилился. Его жена – одна из многочисленных детей короля Черногории, которая удачно вышла замуж, – была горячей и безоговорочной защитницей Сербии. «Будет война, – воскликнула она в разговоре с Палеологом 21 июля во время визита Пуанкаре. – От Австрии ничего не останется… Наши армии встретятся в Берлине, и Германия будет уничтожена»[1689].

Другим влиятельным голосом в поддержку войны был французский посол в Санкт-Петербурге. Палеолог ненавидел Германию и давно уже был убежден в том, что серьезный конфликт неизбежен. Умный, лукавый, эмоциональный и тщеславный, он неуклонно поднимался все выше по карьерной лестнице дипломатической службы, присоединяясь к могущественным людям, среди них были Делькассе и Пуанкаре, с которыми он познакомился, когда те были еще студентами. Стремясь стать писателем, равно как и государственным деятелем, Палеолог утверждал, что является потомком древнего и благородного византийского рода, но его многочисленные враги говорили, что его родители – грек, высланный из Румынии, и бельгийка-музыкантша – были скромного, даже сомнительного происхождения. Когда в январе 1914 г. он был назначен в Санкт-Петербург на смену Делькассе, тогдашний премьер-министр Франции Гастон Думерг сказал ему, что война может разразиться в любое время и безопасность Франции зависит от того, насколько быстро ее союзники включатся в боевые действия. Палеолог, который считал себя независимым деятелем, а не служащим своего правительства, счел своим долгом всячески продвигать идею Антанты и, когда начнется война, вовлечь в нее Россию на стороне Франции[1690]. 24 июля, когда всем стало известно об австрийском ультиматуме Сербии и когда Пуанкаре и Вивиани уже были на пути домой, он пригласил британского посла сэра Джорджа Бьюкенена и Сазонова на обед. Русский министр иностранных дел был рассержен действиями Австро-Венгрии, которые он назвал «безнравственными и провокационными». Он надеялся, как сообщил Бьюкенен в Лондон, что Великобритания немедленно объявит о своей солидарности с Францией и Россией. Палеолог был даже еще более горяч: «По словам французского посла почти выходило, будто Франция и Россия полны решимости оказать решительное сопротивление, даже если мы откажемся к ним присоединиться. Слова министра иностранных дел, однако, не были столь определенными по этому вопросу»[1691]. В течение следующих дней Палеолог повторил свои уверения в поддержке Францией России и самому Сазонову, и послу Италии, который вполне мог передать эту весть о позиции Франции Австро-Венгрии и Германии[1692].