Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

Для Германии вопрос о колониях был очень деликатным. Казалось бы, вот перед нами могущественная держава, одна из сильнейших в мире, – и все же у нее не было своей Индии или своего Алжира. Да, Германии удалось завладеть кое-чем в Африке и на Тихом океане, но по сравнению с колониальными империями Франции и Англии германские захваты были незначительными. Даже маленькая мещанская Бельгия сумела завладеть огромной территорией Конго. Немцев во все большей мере охватывала потребность догнать соперников и начать наконец выглядеть как нормальная великая держава. Эти имперские амбиции находили решительную поддержку как на Вильгельмштрассе, так и в военной среде. Еще в 1890 г. глава колониального департамента министерства иностранных дел отмечал: «Ни правительство, ни рейхстаг не в состоянии отказаться от колоний, не попав при этом в унизительное положение перед лицом Германии и всей Европы. В наши дни политика колониальной экспансии имеет поддержку всех слоев общества…»[216] «Пангерманский союз» и «немецкое колониальное общество» могли не иметь такого уж огромного количества членов среди обычных граждан, но они полностью компенсировали это поднимаемым шумом и пылкостью своих требований.

Конечно, как слева, так и справа существовали скептики, предостерегавшие насчет того, как дорого обходятся колонии и как мало выгоды они зачастую приносят. Сам великий Бисмарк никогда особенно не стремился к обладанию колониями – а равно и большим флотом, необходимым для их защиты. В 1888 г. он сказал одному исследователю, пытавшемуся заинтересовать его Африкой: «Моя Африка находится здесь, в Европе. Вот тут Россия, а вот там – Франция. И мы прямо посередине. Вот моя Африка»[217]. Пришедший ему на смену Каприви относился к вопросу примерно так же: «Чем меньше Африки, тем лучше для нас!»[218]

Хотя Бюлов изначально и не проявлял энтузиазма по части колоний, он вскоре передумал и включил это направление в общий курс своей политики. Обращаясь к рейхстагу в декабре 1899 г., он воскликнул: «Мы не можем позволить, чтобы какая-либо иностранная держава, подобно божеству, говорила нам: «Что поделать? Мир уже разделили без вас». Он присовокупил к этим словам зловещее пророчество: «В наступающем веке Германии предстоит стать либо молотом, либо наковальней»[219]. Более сложный вопрос состоял в том, откуда возьмутся все эти новые колонии, ведь множество регионов мира уже было к тому времени захвачено другими державами. Одной из возможностей на этом пути была распадающаяся Османская империя, и Германия начала строить там железные дороги и ссужать турецкое правительство деньгами. В 1898 г. кайзер отправился в продолжительную поездку по Ближнему Востоку и, увлекшись, произнес в Дамаске эффектную речь: «Пусть султан и 300 миллионов его подданных-мусульман, которые по всему миру почитают его как своего калифа, твердо знают, что германский кайзер всегда будет им другом»[220]. Еще одной слабеющей империей был Китай. Он выглядел многообещающе, и захват порта Циндао в заливе Цзяо-Чжоу, а также других концессий на Шаньдунском полуострове казался удачным первым шагом. Немецкими активистами колониального движения была также предпринята причудливая попытка завладеть датской Вест-Индией[221]. С одобрения Тирпица предполагалось постепенно скупать там землю до тех пор, пока в руках немцев не окажется большая часть территории. В этот момент германское правительство должно было вмешаться и целиком выкупить у Дании острова с целью организации военно-морской базы. К счастью, Вильгельм выступил против этого плана, который угрожал безо всякой нужды втянуть Германию в территориальный спор с США и, вполне вероятно, Великобританией[222].