Война красива и нежна

Герасимов на четвереньках подполз к Грызачу. Командир гранатометного взвода шевелился под кучей дробленого щебня, которым его засыпало. Вертолеты спикировали и, круто взяв вверх, ушли на второй заход. Моджахеды, эти бессмертные призраки, снова принялись стрелять по разорванным, раскиданным ошметкам взвода. Духи знали, что умрут, они уже приготовились к смерти, ворота рая были распахнуты — а для истинных воинов ислама они распахнуты всегда, — и ничто их не держало на земле, и оставались последние мгновения, чтобы унести на тот свет побольше трофеев, побольше жизней неверных. И покалеченные, изломанные, обожженные моджахеды снова пошли в атаку на полудохлую линию обороны — те, кто мог идти, и поползли те, кто мог только ползти. Аллах акбар! Аллах акбар!

Герасимов рвал зубами оболочку перевязочного пакета. Кровавую рану тяжело найти, если вся грудь залита кровью — все равно что черную кошку в темной комнате. Во фляге еще есть немного воды! Проклятье! Как тяжело ее отцепить! Какой идиот придумал эти петельку и пуговицу? Рвануть, оторвать, отвинтить крышку — полсекунды на все.

— Что ж ты, гад, кипяток на меня льешь! — заскрежетал зубами Грызач. Его трясло, подбородок прыгал, зубы стучали. Грызач искусал губы, и было похоже, что они накрашены помадой.

— Привстать можешь? Держись за мою шею!

— За твою поганую шею?

Трудно приладить повязку на груди. А ведь учили когда-то… Петлю пропустить под мышкой, затем на плечо, оттуда снова под мышкой и широкой лентой по окружности груди… Черт знает что получилось, все наперекосяк…

— Где твой автомат? У тебя остались патроны?

— Какие, на куй, патроны? Я тут, по-твоему, чем два часа занимался? — прохрипел Грызач и снова закашлялся — кровь попала ему в горло.

Вертолеты снова взмыли над скалами, на этот раз с противоположной стороны. Моджахеды повалились на спины и открыли по ним огонь.

— Давай, шевели ножками, ишак смердячий!! — крикнул Герасимов, волоча Грызача на себе. — Сейчас наши доблестные вертолетчики покажут класс игры на фортепиано…

— А ты свое епало убери подальше… я брезгую твоей поганой кровью…

— Еще слово, козел, и я тебе выбью зубы…

— До тебя уже выбили, пес ты плешивый…

Они ковыляли по камням, падали, матерились, отстреливались, снова вставали и ковыляли дальше. Реактивные снаряды трясли котлован, словно детскую погремушку, адский огонь перемешивал в миксере огонь, дым, камни и людей. На правый гребень выбралась подошедшая на помощь рота третьего батальона и с ходу открыла по склонам огонь. Минометчики отправили в трубу первый снаряд; он долетел до обгрызенной скалы, под которой умирал оставшийся один прапорщик Хорошко, и разорвала его в клочья. Малиновые трассеры исполосовали пахнущие кровью и гнилостью сумерки.

— Куда вы бьете?!! Куда бьете?!! — срывал в эфире голос комбат. — Там еще остались наши бойцы!!

— Где? Внизу? — спокойно отвечал командир роты, вкладывая в голос презрение и насмешку: сидит, нудила, в километре отсюда, смотрит за боем в бинокль и дает дурацкие советы. — Товарищ капитан, там духи уже пять раз туда и обратно прошли. Нет там никого.

— Заряжай!! — командовал командир минометного расчета.

— Ах, епическая сила, как больно… Как больно… — скулил Грызач. — Такого парня испортили…

Его тошнило кровью. Зря он ее глотал.

— Ты будешь держаться за меня?? — хрипел Герасимов. Он шел уже из последних сил. Вены на его шее набухли, пальцы онемели и перестали слушаться. Сколько там осталось патронов? Дюжина на двоих наберется?

Они рухнули в сухую промоину. Грызач что-то хотел сказать, но его душила икота:

— Ты… ты…

Духи все идут. Встают и идут. Они сделаны из тьмы, у них под одеждой ничего нет, это чучела, пахнущие свежевырытой ямой.

— Грызач! Грызач, ты не умирай! — через силу выдохнул Герасимов, прижался щекой к прикладу «калаша» и дал короткую очередь. — Наши уже близко! Грызач! Грызач, ты слышишь меня? Ты слышишь, подонок?!

Грызач судорожно сглатывал, таращил мутные глаза на Герасимова, хватал его за капюшон маскхалата.

— Ты… ты…

— Подожди, у меня где-то был промедол…