Война любви

— Он мне нравится, — сказала Асель.

Имашев умолк. Он понял, что откровенного разговора не получится. Что он вторгается в область интересов личных. Туда, где нет места даже для близких и родных. Ему стало немного тоскливо. Он почувствовал, что эта область личных аселькиных интересов уже вытесняет их общесемейные интересы с её территории.

Ему вдруг захотелось прекратить этот бессмысленный разговор. Посадить дочку рядом с собой. Прижать её к себе, погладить по голове и помолчать вдвоём, как это бывало раньше, когда они понимали друг друга без слов и доверяли друг другу. И он, неожиданно для себя, вдруг понял, что то время безвозвратно ушло. Что дочь выросла, обзавелась своей личной территорией. Сидит, уставившись в пол, и отгородилась какой-то непробиваемой стеной.

“Что делать?” — спросил он Грустного. Но тот молчал.

— Что значит — нравится, — разозлился Имашев. — Мать говорит, что у вас это очень серьёзно. Тебе семнадцать лет. Тебе учиться надо. В университет поступать. Какие могут быть серьёзные отношения в твоём возрасте.

— Да никуда ваш университет не денется, — тихо сказала Асель. — Поступлю я, нет проблем.

— Что значит — наш университет, — разозлился Имашев. — Мы свои университеты уже давно закончили. Ты о своём будущем должна думать, а не о мальчиках.

— Но я люблю его, папа, — сказала Асель.

Имашев опешил. Он не знал, что говорить. Этот разговор застал его врасплох.

— Он же русский, — неожиданно выдал он. — Тебе что, казахов мало?

— Да какая разница? — возмутилась Асель. — Казах, русский. Я не выбирала.

— Но это же серьёзный вопрос, — веско сказал Имашев. — Тем более в наше смутное время. Мы казахи. Мы должны друг друга держаться.

— Пап, ты себя слышишь? — удивилась Асель. — С каких это пор ты таким нацпатом стал?

— Ты как с отцом разговариваешь, — возмутился Имашев. — Указывать мне ещё будет. Разбаловал я тебя.

“Ты чё такое несёшь?” — обалдел Грустный внутри Имашева: “Зачем?!”

Имашеву надоел этот, ни к чему не ведущий разговор и он решил, что пора его заканчивать. И ему вдруг захотелось сделать то, что он никогда в жизни не делал. То есть взять ремень и всыпать хорошенько доченьке. А заодно и супруге. И расставить их по углам. Но так как раньше он этого никогда не делал, то теперь, как он понимал, начинать было уже поздно.

— Ладно, — устало сказал он. — Иди к себе. Занимайся. И чтобы ни о каком Ситнике я больше не слышал.

Асель молча, встала и вышла из кабинета.

“Вот и поговорили”, — усмехнулся Грустный внутри Имашева.

Имашев достал из бара бутылку коньяка. Налил рюмку, выпил. Налил ещё. Выпил и закурил.

За окном, вместо ожидаемой грозы, заморосил унылый промозглый дождик.

Имашев прислушался к его навязчивому шёпоту, и какая-то тоска закралась к нему в душу. Казалось, что сырость и слякоть этого дождя пропитала её и остудила в ней какие-то тёплые чувства.

Он понял, что в стене, которой отгородилась от него дочь, есть и его кирпичики. Что те доверительные отношения, которые всегда существовали между ними, навсегда ушли и изменения, произошедшие в их семье, приняли необратимый характер.

Имашев считался человеком умным и рассудительным. И родителем был продвинутым. Он всегда стремился вникнуть в проблему, разобраться в ней объективно и разрешить её так, чтобы не принести никому никакого вреда. Но сейчас он вдруг осознал, что спокойное и предсказуемое, благодаря его планированию, течение семейной жизни закружилось в каком-то непонятном водовороте и стремится вырваться из-под его контроля. Летит куда-то в неизвестность и может разбиться о, выросшую неожиданно и разделившую их интересы, стену.

Дочь свою Имашев любил безумно. Асель была поздним, долгожданным ребёнком. Сначала им с Розой Абиевной было не до детей — они оба учились в университете, потом делали карьеру, налаживали быт. А когда встали на ноги и решили заводить ребёнка — возникли проблемы. Они бегали по врачам, к бабкам-знахаркам, к экстрасенсам. Но никто не мог им помочь. И вот когда они уже, совсем было отчаялись, случилось чудо — у них родилась дочь. Счастью Имашева не было предела. Асельку Имашев нежил и баловал. Он делал всё, чтобы дочь его была счастлива. От всего оберегал. И всегда строил с ней отношения на взаимном доверии. И сейчас ему было больно удариться об эту стену непонимания, вдруг вставшую между ними.

“Ладно”, — подумал Имашев: “Не будем гнать волну. Ну, влюбилась девочка — с кем не бывает. Нужно переждать. Скоро закончит колледж, поступит в университет. Сменится обстановка, окружение. Появятся совсем другие интересы, увлечения. Там совсем другая жизнь. И, как правило, школьная жизнь быстро забывается. В новой, студенческой жизни совсем другие приоритеты. Другие друзья. Другие отношения. Хорошо бы ещё отправить её куда-нибудь подальше, отдохнуть. После выпускного бала у неё будет время съездить развлечься. А там и отвлечься от своих чувств”.

И мысль о Серике неожиданно порадовала Имашева. И он немного успокоился.

Вечером в подвальчике все горячо обсуждали происшедшее.