Война мёртвых

Судейские бандиты начали приходить в себя и даже попытались подняться на ноги, но Илейко без лишних просьб придушил их маленько — они посинели и вновь откинулись на грязный пыльный пол.

Ну, давай, выкладывай, что у тебя на уме, — предложил старому викингу Тойво, проверяя степень готовности пистолета открыть огонь на поражение.

Тот, разумеется, выложил. А Мортен еще доложил.

Макс в это время прикрыл за собой дверь в подвал и прислушался.

Где-то по коридору от этой камеры предварительного заключения были люди. То ли они переговаривались, то ли занимались насущными делами, но они были и создавали некий малый бытовой шум. Майор проверил магазин автомата, перевел предохранитель на стрельбу очередями и пошел на звук.

Никаких запертых решеток по ходу его движения не было — оно и понятно, в Доме культуры такое правилами не предусматривалось. Он подошел к двери в фойе, а рядом уходила на второй этаж боковая лестница. Малый бытовой шум сделался ощутимей.

Стараясь двигаться тихо, как серая мышка с оторванным погоном, Макс поднялся наверх и увидел перед собой небольшой зал, из которого выходило несколько высоких двустворчатых дверей. За первой из них определенно кто-то находился.

Он подошел ко второй — и там были люди.

Майор осмотрел потолок, стены и пришел к выводу, что это входы в одно и то же помещение. Ну, тогда и выбирать нечего, куда ломиться.

Макс открыл первую дверь и оказался на входе к президиуму. За столом на возвышении сидел, вальяжно развалившись на декоративном бутафорском троне, мужичок, который явно изображал из себя судью — у него в руках был деревянный молоток, которым в былое время домашние хозяйки отбивали мясо на шницель.

Возле него, что называется — ошую, также сидела девица с мертвым пухлым лицом и уложенными на старый до катаклизмов манер черными крашенными волосами. Одеяние ее было небесно синее и обтягивающее расползающиеся телеса.

В небольшом зале сидели на стульях какие-то люди с лицами, будто ждущими начала киносеанса. Все они не были вооружены, по крайней мере, автоматами, гранатометами и огнеметами.

Макс вошел внутрь, оглушительно чихнул, так что все собравшиеся обернули свои головы на вновь пришедшего.

Я матрос Железняк, — сказал он. — Объявляю вам, что революция, которую все так долго ждали, свершилась.

Он ловко, как научился в свое время на войне в чученских горах, поднял автомат к плечу и двумя короткими очередями, не превышающими три патрона, снял головы у председательствующего в суде уголовничка и его верной прокурорши при исполнении.

Малый бытовой шум внезапно превратился в большой вселенский хай.

Ну, рассчитывать, что прочие бандиты из «судейских» расплачутся и поднимут руки над головой, было неловко и предосудительно. Макс захлопнул дверь, в которую тотчас же зашлепали выстрелы из зала. Положим, автоматов у них под рукой не было, но, привыкнув к пистолетам, они уже с ними не расстанутся даже в зале суда.

Майор в два прыжка отпрыгнул ко второй двери и всадил в нее зигзагом очередь патронов на пятнадцать. Получился очень хорошо различимый знак, какой раньше оставлял на следах своих преступлений старина Зорро.

С той стороны заквохтали, заохали, застонали и западали. Макс приблизился сбоку, чтоб некто счастливый не пульнул в него через полотно двери в ответку. Правая створка сама собой распахнулась и несколько больших стриженных почти под ноль человек вывалились наружу.

Нет, счастливцев среди них не было. Покойнички из былых людей в масках, что радостно и сладострастно лупили дубинками, кулаками и ногами безответных, в общем-то, граждан, пали смертию храбрых. Лица их были свирепы, но на каждом можно было прочитать удивление: как же так, я ж, блин, неприкасаемый и бессмертный.

Макс дострелял последние семь-восемь-девять патронов поверх этой груды тел, то ли попадая, то ли не очень, в прочих участников процесса, но в рукопашную ринуться не торопился.

Первая группа! — заорал он, что было мочи. — Уходим к лодкам.

Про вторую и последующие группы он деликатно промолчал.

Сам же дикой иноходью дикого мустанга ринулся обратно к подвалу. Надо было предупредить своих новых знакомых, что дело не уха и пора валить. Он доверял этим загадочным парням гораздо больше, чем всем слугам, невольным и добровольным, что терпели иго «судейских». Трусость, шкурничество, «хельсинкский синдром»[13] и тому подобное. Надо бежать отсюда, тем более катамаран, как он надеялся, все еще можно догнать.

Тем временем Охвен объяснил всем собравшимся в подвале, что этот мир настолько чужд им всем, что оставаться здесь нет никакого смысла.

Если, конечно, мы хотим вернуться по своим делам, — добавил он.

И уйти отсюда мы сможем только так, как пришли, — вставил Мортен. — Ну, почти так.

Оба они умолчали, что возвращаться туда, где им довелось побывать, было мучительно, но как Охвен, так и Мортен знали: только так они смогут продолжить свой путь. Жизнью-то дорога не заканчивается.

Что нужно делать? — спросил Илейка. Тойво лишь кивнул головой, соглашаясь с вопросом.