Война миров 2. Гибель человечества

Я вернулась в Вест-Энд перед полуночью, когда должна была прибыть следующая волна – об этом вовсю судачили на улицах, а слухи в последнее время имели под собой вполне реальные основания. Я прогуливалась по ночной Стрэнд. Движение по улицам было запрещено, и шум машин не заглушал голоса прохожих и лязганье поезда, отходящего с Чаринг-Кросса – возможно, с солдатами. С севера, со стороны Ковент-Гардена, доносился смех и даже пронзительные звуки джаза – а затем послышался тонкий полицейский свисток. Режим Марвина так и не смог вытянуть из города все веселье – и даже марсианам это не удалось.

Сегодня кажется странным то, как ярко сиял ночной Лондон в годы между двумя марсианскими войнами. Не только Таймс-сквер, но и Вест-Энд сверкал огнями, и даже более невзрачные районы к югу и востоку от реки ярко освещались электрическими лампами и старомодными газовыми фонарями – там, где они еще сохранились. Вся эта иллюминация не давала разглядеть небо, как будто британцы, которым некогда угрожали с воздуха, решили отгородиться от самой ночи и сделать вид, что ее не существует.

Но, несмотря на привычно засвеченные небеса, в полночь я увидела на северо-западе зеленые вспышки: марсианские снаряды снова спускались на Землю. Они падали не так уж далеко от Лондона – и прямо на голову моему бывшему мужу. Я услышала за горизонтом грохот, будто грянул гром, и, кажется, увидела белые вспышки, словно от мощных взрывов. Но все кончилось в считаные минуты. Могла ли битва отгреметь так быстро? Взволнованные прохожие тут же начали строить догадки, но я не стала вовлекаться в их беседу: они, как и я, ровным счетом ничего не знали. Однако остановилась и стала ждать и слушать.

Прошло около получаса, а может, и больше. Со стороны фронта не доносилось ни звука, и я вернулась в отель. Бары вновь были открыты, хотя посетителей на этот раз было заметно меньше, как и официантов. Я снова набрала с собой сэндвичей, взяла стакан горячего тодди и поднялась в номер. Конечно, по радио не передавали никаких новостей – оттуда лилась только патриотическая музыка – то печальная, то бравурная. Я выключила его и попыталась уснуть.

На рассвете я снова вышла на улицу.

Стоял ясный день, довольно холодный – хотя март уже почти подошел к концу; небо было густо-синее, и на западе низко над землей висело облако. На спине у меня был рюкзак со всеми пожитками: я не знала, куда меня заведет сегодняшний день. Никто не знал. Но из отеля на Стрэнд я выписываться не стала и оставила ключ в кармане, полагая, что, быть может, еще вернусь. (Я так и не вернулась; ключ до сих пор у меня – сейчас, когда я это пишу, он лежит передо мной.)

Я пошла в сердце города, к реке. Хотя я не считаю себя настоящей жительницей Лондона, инстинкт привел меня именно туда. Темза на рассвете была необычным зрелищем даже в те дни, когда на Землю не прилетали марсиане. По обнажившейся во время отлива береговой грязи расхаживали люди и разыскивали сокровища, смытые в сточные трубы: монеты, зажигалки, ручки, сигареты и визитницы, а временами даже украшения. Появление этих «золотоискателей» было симптомом того, что при премьер-министре Марвине страна снова погрязла в глубочайшей бедности – Диккенсу в нынешней Англии многое показалось бы знакомым.

Но тем утром сама река бурлила жизнью. Ревели гудки, звонили колокола, кричали люди. По Темзе шли военные корабли, которые я видела накануне, в том числе миноносцы и плавучие орудийные платформы. Рядом с ними толпились гражданские суда: паромы, яхты, крупные речные пароходы. Все они осторожно спускались вниз по течению, к морю, подальше от поля боя. Люди на борту с любопытством смотрели на «золотоискателей», на меня и на высокие лондонские здания. Я подумала о роскошных домах выше по течению, в Марлоу, Мейденхеде и Хенли, покинутых хозяевами. Некоторые из беженцев-богатеев щелкали фотокамерами.

А потом я увидела летательную машину.

Сперва я краем глаза заметила, как на западе что-то промелькнуло. Я обернулась и увидела над облаками диск, плоский и широкий, с плавными очертаниями. Он явно был очень большим и двигался с огромной скоростью. Это была марсианская машина вроде той, что я уже видела однажды, в небе над Эссексом, с трясущейся палубы колесного парохода, который во время Первой войны увез нас с Фрэнком и Элис во Францию. Я напрягла зрение, силясь разглядеть какие-нибудь детали – что-то, что отличало этот летательный аппарат от машины тринадцатилетней давности. Он летел плавно и бесшумно, с изяществом, которое присуще облаку или радуге, а не грубым порождениям земли. Впрочем, уже давно было отмечено, что марсианские машины обладают особой грациозностью, в отличие от наших лязгающих неуклюжих механизмов.