Война миров 2. Гибель человечества

Мы замедлили ход, пропуская встречный поезд, из Лондона, и я с любопытством его оглядела. Поезд был покрыт пятнами черной, бурой и зеленой краски – в целях маскировки. Внутри ехали солдаты, изможденные и грязные; многие спали. Впереди их ждала передышка. Вагоны, помеченные красным крестом, служили передвижными госпиталями. Были и вагоны, набитые гражданскими, которые эвакуировались из города, – мужчинами, женщинами и детьми. Многие из них были не менее чумазыми, чем солдаты. Беженцы моргали на свету, а дети таращились на зеленые луга, которых, возможно, не видели никогда в жизни.

Тед Лейн, стоя у окна, развлекался тем, что корчил рожи маленьким лондонцам, пытаясь вызвать у них улыбку.

Позже наше путешествие ненадолго прервалось. Поезд просто остановился среди поля, кажется, где-то возле Альтона. Машинист заглушил локомотив, и рабочие в хаки забегали вдоль вагонов, набрасывая на крыши брезент, который закрыл нам вид из окон.

Лейн коснулся моего плеча.

– Рядом марсианин – кто-то из наблюдателей его заметил и послал сигнал стрелочнику.

– Может быть, там летательная машина, – сказал Грей. – Они вылетают в странные рейды, будто проверяют нашу систему обороны. И разрушают железнодорожные пути, если те попадаются им на глаза. Поэтому мы красим рельсы в защитный цвет – правда, проезжающие составы стирают краску, и ее приходится обновлять. Крыши поездов покрывают такой же краской, а брезент помогает скрыть очертания. Человека это бы не одурачило, но марсианина может провести. И надо стоять на месте. Движущийся поезд…

– А почему мы говорим шепотом? Марсиане могут нас увидеть, но не могут услышать.

Он улыбнулся.

– Естественная реакция. И потом, это вы начали.

Он, конечно, был прав.

Мы стояли еще несколько часов, прежде чем снова тронулись. Никто из нас за это время не заметил летательной машины.

11. Я возвращаюсь в Лондон

Поезд привез нас на юг Лондона, на станцию Клэпхем-Джанкшн.

Солдаты вышли из вагонов, и их место заняли те, кто ехал отдохнуть от службы, – перепачканные, в бесформенной потертой одежде, местами даже с пятнами плесени. Они выглядели изнуренными и замученными. И все же у этих бедолаг с ввалившимися глазами были наготове приветствия для тех, кто шел им на смену.

– Отличная прическа, приятель! Дорого заплатил? Марсиане тебя бесплатно подстригут тепловым лучом!

– Взгляни на этого парня, Фред. Румяный, что твоя малина, и такой же сочный. Уж марсиане тобой займутся, помяни мое слово, – высосут весь сок до последней капли!..

Думаю, солдаты поддевали друг друга еще во времена Цезаря – который, возможно, некогда привел свои легионы на это самое место. Но, пока они обменивались подколками, медсестры и санитары хлопотали возле мужчин и нескольких женщин, чье состояние было куда более плачевным. Я видела раненых на костылях, людей, обмотанных бинтами, как новогодняя елка гирляндами, солдат, которые, по всей видимости, лишились зрения – они выстроились в ряд, и каждый опирался на плечо впереди стоящего. Все они были измученными и потерянными; те, кто мог видеть, щурились на свету. Вновь прибывшим это зрелище не обещало ничего хорошего. А ведь мы были довольно далеко от Кордона.

Под отрывистые команды, напоминавшие крики чаек на побережье, мы протискивались все дальше – в окружении сотен солдат.

Выбравшись со станции, мы присоединились к строю солдат в полном обмундировании и дальше пошли пешком – до Сент-Джонс-хилла, а потом направо, к реке.

Я не была в Лондоне с тех пор, как мы с Элис два года назад сбежали от марсиан, которые надвигались со стороны Аксбриджа. Во мне вновь пробудились журналистские инстинкты, и я старалась все подмечать и анализировать все свои ощущения. И впечатления у меня, как ни странно, были самые положительные.

Сверху я видела голубое небо. Где-то поблизости плескалась вода – это меня несколько удивило. Я также слышала пение птиц и тихие голоса людей, которые шагали со мной в одном строю. Воздух был свежим, разве что иногда к нему примешивался затхлый запах, словно из водостоков. Грязные фасады многих домов были испещрены полосами: после пришествия марсиан трубы больше не дымили, и дождь местами смыл со стен черную копоть, обнажив светлую облицовку. Мне стало интересно, как обстоят дела в парках: должно быть, там сейчас раздолье для птиц и прочей живности. Была среда, самый разгар мая, и я почувствовала прилив абсурдного весеннего оптимизма.

А потом мы вышли к реке – я даже пожалела, что дорога заняла так мало времени. Но привычной набережной я не увидела.

Там, где раньше плескалась вода, – судя по указателям, пролегала Йорк-роуд. Справа от нас был небольшой затопленный парк, а слева – сама река, которая вышла из берегов и вплотную подступила к домам.

На дальнем берегу виднелись силуэты зданий – их фундаменты тоже были затоплены. Там, где булыжная мостовая ныряла под воду, наскоро смастерили причал. Нас ждало несколько весельных лодок; остальные были уже на воде. Офицеры отдали приказы, и мы поплелись к причалу.