«Война миров» и другие романы

Он вернулся к вопросу о погоде, и я попытался описать ему непрерывное изменение неба: снег, мороз, циклоны.

– Но ночью разве не холодно? – спросил он.

Я ответил, что ночью холоднее, чем днем.

– А разве ваша атмосфера не замерзает?

Я ответил, что нет, что холод у нас незначителен и ночи коротки.

– И воздух не делается жидким?

Я готов был уже дать отрицательный ответ, но вспомнил, что, по крайней мере, часть нашей атмосферы, водяные пары, превращается в жидкость и образует росу, а иногда замерзает и образует иней – процесс, совершенно аналогичный замерзанию внешней атмосферы Луны во время ее долгой ночи. Я сообщил об этом. Великий Лунарий продолжал расспрашивать о сне. Потребность в сне, возникающая регулярно каждые двадцать четыре часа у всех земных существ, составляет, по его мнению, явление земной наследственности. На Луне селениты отдыхают редко, после исключительных физических усилий. Затем я пытался описать ему блеск летней ночи на Земле и перешел к описанию тех животных, которые ночью бродят, а днем спят. Я стал рассказывать ему о львах и тиграх, но он, по-видимому, ничего не понял. Дело в том, что если не считать чудовищ Центрального моря, то на Луне нет таких животных, которые не были бы подчинены воле селенитов, – так было с незапамятных времен. У них имеются разные морские чудовища, но нет хищных зверей, и им непонятна мысль о каком-то большом и сильном звере, подстерегающем во мраке ночи».

(Далее следует пробел слов в двадцать, которые невозможно разобрать.)

«Он заговорил со своими приближенными, как мне показалось, о странном легкомыслии и неразумии человека, живущего исключительно на поверхности Земли, подверженного всем переменам погоды, не сумевшего даже покорить себе зверей, которые похищают его соплеменников, и, однако же, дерзнувшего перелететь на чужую планету. Во время этой беседы я сидел в стороне, погруженный в размышления. После этого я, по его желанию, рассказал ему о различных породах людей.

Он засыпал меня вопросами:

– И для всех видов работы у вас существует одна порода людей? Но кто же мыслит? Кто управляет?

Я дал ему в общих чертах описание нашего общественного устройства.

Он приказал спрыснуть свою голову охлаждающей жидкостью, а затем потребовал, чтобы я подробней повторил свое объяснение.

– Разве они не заняты своими делами? – спросил Фи-у.

– Некоторые из них, – ответил я, – мыслители, другие – служащие, одни – охотники, другие – механики, третьи – артисты, четвертые – ремесленники. Но все принимают участие в управлении.

– Но разве они не различно устроены для различных занятий?

– Особой разницы, кроме одежды, нет, – сказал я. – Их мозги, может быть, и отличаются немного друг от друга, – прибавил я, поразмыслив.

– Их умы должны сильно отличаться, – заметил Великий Лунарий, – иначе они все захотят делать одно и то же.

Для того чтобы наиболее приспособиться к его представлениям, я заметил, что его предпосылка совершенно правильна.

– Все различия скрыты в мозгу, – сказал я. – Но все это незаметно снаружи. Быть может, если б можно было видеть умы людей, они оказались бы столь же различными и неодинаковыми, как и у селенитов. Оказалось бы тогда, что есть более и менее способные люди – люди, хватающие далеко, и люди, двигающиеся очень медленно; люди, ум которых напоминает трубу; и люди, которые могут вспоминать не думая… (Три следующих слова неразборчивы.)

Он прервал меня, чтобы напомнить мне о моем прежнем сообщении.

– Но вы сказали, что все люди управляют? – настаивал он.

– До известной степени, – ответил я, и, как мне кажется, это еще более запутало вопрос.

Наконец он понял.

– Вы хотите сказать, – спросил он, – что на Земле нет Великого Властителя?

В моем уме промелькнули различные лица, но в конце концов я подтвердил ему, что такого нет.

Я объяснил ему, что все автократы и императоры обычно кончали тем, что предавались пьянству и разврату или становились насильниками и что огромная часть населения Земли отказалась бы от повторения этого опыта. Это еще более изумило Великого Лунария.

– Но каким образом вам удается сохранить хотя бы ту мудрость, которая у вас есть? – спросил он.

И я объяснил ему, каким образом мы стараемся прийти на помощь ограниченности наших… (Тут не хватает одного слова, – вероятно, „мозгов“.) Рассказал о книгах и библиотеках. Я объяснил ему, как развилась наша наука благодаря соединенным усилиям бесчисленных незначительных людей. На это он ничего не возразил, заметив только, что мы, вопреки нашей социальной дикости, очевидно, многого достигли, иначе мы не могли бы попасть на Луну. Однако контраст был слишком велик. Селениты вместе с накоплением знаний росли и изменялись; люди же накопляли знания и оставались зверями. Он так и сказал… (Далее неразборчиво.)