Война миров (пер. Магур)

Я стоял, глядя в яму, и сердце у меня билось от радости, когда восходящее солнце зажгло окружавший меня мир своими лучами. Яма оставалась в тени; мощные машины, такие громадные, сложные и удивительные, неземные даже по своей форме, поднимались, точно заколдованные, из сумрака навстречу свету. Целая стая собак дралась над трупами, лежавшими в глубине ямы. В дальнем конце ее лежала большая странная плоская летательная машина, с которой они производили, очевидно, опыты в нашей более плотной атмосфере, когда зараза и смерть помешали им. Смерть явилась как раз вовремя. Слыша карканье птиц, я взглянул на вершину Примроз-Хилла, на громадный боевой треножник, который никогда больше не будет в сражении, на разорванные красные куски мяса, с которых капала кровь на опрокинутые платформы.

Я повернулся и взглянул вниз на склон холма — туда, где под стаей кружащихся птиц стояли другие два марсианина, которых я видел вчера вечером. Один из них умер как раз в ту минуту, когда передавал что-то своим товарищам; может быть, он умер последним, и голос его раздавался, пока не истощилась машина. В лучах восходящего солнца блестели уже безвредные металлические гигантские треножники…

Кругом, спасенный чудом от уничтожения, расстилался великий город. Те, кто видел Лондон только под покровом тумана, едва ли смогут представить обнаженную красоту его пустынных тихих зданий. К востоку, над почерневшими развалинами Альберт-Террас и обломленным церковным шпилем, сияло солнце на чистом небе. Кое-где среди пустыни крыш какая-нибудь грань преломляла луч и блестела белым светом. Красивы были даже винные склады у станции Чоб-Фарм и обширные железнодорожные склады; где раньше блестели черные рельсы, а теперь краснели металлические линии, заржавевшие за двухнедельный промежуток бездействия. К северу простирались Килбурн и Хэмпстед — целая масса домов в синеватой дымке; на западе гигантский город тоже был подернут дымкой; на юге, за марсианами, в лучах солнца, уменьшенные расстоянием, но ясно видимые, зеленели Риджент-парк, Лэнгхем-Отель, купол Альберт-Холла, Королевский институт и громадные здания Бромптон-род, а вдалеке уже неясно обрисовались зубчатые развалины Вестминстера. Еще дальше в голубой дали виднелись холмы Суррея и блестели, как два серебряных шеста, башни Кристал-Паласа. Купол собора Святого Павла выделялся темным пятном на фоне восточного неба — я заметил, что на западной стороне его зияла большая пробоина.

Я стоял и смотрел на это море домов, фабрик, церквей, тихих и покинутых; я думал о тех надеждах и усилиях, о тех бесчисленных жизнях, которые ушли на постройку этой человеческой твердыни, и о ее быстром, неотвратимом разрушении. Когда я понял, что мрак отхлынул прочь, что люди снова могут жить в этих улицах, что мой любимый, громадный, мертвый город снова оживет и сделается могучим, я чуть не заплакал от волнения.

Пытка кончилась. С этого же дня начнется исцеление. Оставшиеся в живых люди, рассеянные по стране без вождей, без законов, без пищи, как стадо без пастуха, тысячи тех, которые отплыли в море, снова начнут возвращаться. Пульс жизни, становясь все сильнее и сильнее, снова забьется на пустых улицах и скверах. Как бы ни оказался страшен разгром, разящая рука остановлена. Все эти печальные руины, почерневшие скелеты домов, торчащие мрачно на солнечном холме, скоро огласятся стуком молотков, звоном инструментов. В течение одного года, думал я, в течение одного года…

Потом я вспомнил о себе, о жене, о нашей прежней счастливой жизни, которая никогда уже не повторится.

Глава 9 На обломках прошлого

Теперь я должен сообщить вам один загадочный факт. Впрочем, это, может быть, и не так загадочно. Я помню ясно, живо, отчетливо все, что я делал в тот день до того момента, когда я со слезами на глазах стоял на вершине Примроз-Хилла. И затем в памяти моей пробел… Я не помню, что произошло в течение последующих трех дней.