Война на Дунае

– Хлопотное дело у тебя, Митя, – заметил Егоров, наполняя чашки травяным взваром. – Все сведенья о неприятеле через себя пропускать, обдумывать их и передавать начальству уже со своими выводами. За картографическую службу армии отвечать, в фортификационных работах смыслить, в фураже и провианте разбираться, даже в санитарное дело придётся вникать, чтобы строить прогнозы о боеспособности как вражеской, так и своей армии и потом сравнивать их. Знать о настроениях в частях у врага, понимать, силён ли он духом, какие у него командиры и даже отношение к ним у вражеских солдат и начальства. Агентурная работа, съемка местности, да много ещё чего придётся организовывать. И как только ты на такую должность согласился?

– Сам не понимаю, – пожал плечами Толстой. – Ты же знаешь Генриха Фридриховича, он любого сумеет убедить. Опять же, с другой стороны, карьерный рост, полезные связи и всё такое. Тут ведь не только с такими архаровцами, как ты, придётся знаться, но и с военными атташе многих иностранных государств. Кстати, одного из них ты даже, по-моему, и сам знаешь. Иоганн Альбрехт фон Корф – ничего тебе это имя не говорит?

– Ну как же не говорит? – покачал головой Алексей. – Мы прекрасно друг друга с бароном знаем. Более того, я даже помню его денщика – если, конечно, он у него до сих пор тот же. Во всяком случае четыре года назад его, по-моему, звали Гюнтером.

– Это не тот ли самый барон, у которого ты со своим егерем ружьё на спор выиграл?

– Он самый, – кивнул Егоров. – Кстати, прекрасный прусский штуцер. Правда, он очень просил его вернуть обратно, взывая к святым родственным чувствам. Штуцер, дескать, это семейная реликвия и всё такое. Вот прямо как мой отцовский, старый, из поместья.

– Ну ты же вроде говорил, что действительно его вернул пруссаку? – спросил крайне заинтересованный Митя.

– Разумеется, – кивнул Алексей. – Что уж я совсем, что ли, бесчувственный? Правда, в обмен на пять тульских. А что ты на меня так смотришь? Это ещё по-божески. Мог бы вообще не отдавать, трофей – дело святое. Кстати, мой егерь тоже обладателем прекрасной фузеи тогда стал, ему, как и мне, её денщик барона проспорил. Так она у него и осталась. Потом, правда, он другому её передал, а сам до капрала у отборных стрелков дослужился и с отечественным штуцером сейчас воюет.

– Вот вы изверги, Егоров, обобрали бедных пруссаков, – укоризненно покачал головой Толстой. – Значит, в приятельских отношениях вам с Корфом теперь точно не быть. Такое унижение он тебе ни за что не простит. Ладно, тогда изменим немного наш план.

– Что-то тема разговора у тебя какая-то странная, Митя, – Лёшка пристально посмотрел в глаза друга. – Планы какие-то. Говори быстро, чего задумал?!

– Да я-то ничего, это дело скорее по линии Баранова будет, Алексей, – ответил тот уклончиво. – Поэтому извини, многое тебе пока сказать не могу. В последнее время, как ты мог бы и сам заметить, в ставку командующего обильно наезжают представители всяких иностранных государств. То ли ещё будет, когда сюда сам Потёмкин из столицы вернётся. А приезд такого количества важных иностранных особ, Лёша, это верный признак грядущих перемен в войне и дипломатии. Чую, очень скоро для нас начнётся неспокойное время. Вся эта европейская сволочь, прости господи, обязательно попытается принизить наши военные победы. А уж что-что, интриговать они отлично умеют. И тут нам нужно будет держать нос по ветру. Ну, до этого нам еще, разумеется, нужно разбить турок. Пока же главное квартирмейстерство очень интересует положение неприятеля на правом берегу Дуная, а у тебя вон дозорные группы всё никак с него не вернутся.

– Ну вот и пошёл бы сам к Кунгурцеву и настоял на выходе его судов? – ехидно проговорил Егоров. – Ты же у нас теперь начальство как-никак, вес имеешь. Глядишь, не пошлёт он тебя далеко и прямо сразу.

– Да подходил я уже, – вздохнул печально Толстой.

– Ага? – оглядел расстроенного друга Лёшка. – А я смотрю, ты какой-то печальный. Да ладно тебе, Митька, брось ты расстраиваться, флотские они ведь такие хамы, никакое начальство им, кроме своего морского, не указ. Ну подумаешь, послали, в первой, что ли, тебе?