Война на двоих

Там, наверху, на третьем ярусе, на кровати сидел Иссур и пел песню. Впервые за все время их дружбы. Мальчик смотрел на Мари улыбающимися глазами и слегка покачивался. Девочка застыла от изумления. Она и подумать не могла, что ее друг так красиво поет. Слова песенки лились рекой и обволакивали все пространство вокруг.

Seh ich ihre Lippen

Mit dem frohen Lachen

Möcht ich alles machen

Um sie mal zu küssen.

Иссур не сводил с Мари своего взгляда, и девочка поняла, что краснеет. Неужели эти строчки адресованы именно ей? На нового певца с нар устремились десятки глаз, в которых зародилась искра любопытства. Ободренная Мари стала приплясывать и подхватила припев.

Aber heut bestimmt geh ich zu ihr

Gründe hab ich ja genug dafür

Ich trete einfach vor sie hin

Und sag ihr wie verliebt ich bin.

Маленькие зрители тоже стали подпевать, а те, кто не мог петь, хлопали в ладоши. Вскоре барак превратился в веселый хор. Казалось, что все болезни покинули рабочих, а каждая новая строчка дарила им силы и веру в освобождение. Иссур спрыгнул с нар, взял подругу за талию, и закружил в вальсе. У Мари захватило дух от новых ощущений и эмоций. Он еще и так замечательно танцует? Девочка не могла отвести завороженного взгляда от улыбки друга и его ласковых глаз, наполненных таким невероятным теплом, что на секунду Мари показалось, будто все это, и песня, и хор, и танец, ей снится. Они двигались вместе и двигались легко, будто пушинки. Мир сузился до двух танцоров, людей, дополняющих друг друга. Границы размылись, барак, военные, лагерь – все ушло в туман. Остались только два силуэта и танец.

– Это что еще за выступления?! А ну, всем спать, и чтобы не звука! – прогремел над ухом голос ночного сторожа. Зрители мгновенно укрылись одеялами.

– А вы! Вы… Маленькие негодники! Это же какую дерзость надо иметь…

Мари вжалась в Иссура своим тонким телом, дрожа от ужаса. Военный от ярости покраснел до ушей, поток ругательств лился из его рта, он поднял к небу свои толстые ладони, и, закатив глаза, воззвал к Всевышнему с просьбой жестоко покарать «детей Люцифера». Наконец спустя время, немного успокоившись, он вытер кистью руки лоб, сурово сдвинул брови, и вынес свой приговор:

– Теперь будете работать в два… Нет, в три раза больше нормы! Будете возвращаться в барак под утро, поняли?! Если еще хоть раз такое повторится, я вас… – военный вдруг запнулся и прижал два пальца к губам. Он выдержал паузу, кашлянул, вдруг развернулся и стремительно пошел к выходу.

– Что… вы нас? – вырвалось у Мари. У девочки все помертвело внутри, когда сторож остановился и, медленно обернувшись, остановил на ней свой взгляд. В нем закипало звериное бешенство.

– Ты еще смеешь что-то пищать в ответ? Ты, абсолютное ничтожество, смеешь со мной разговаривать?

Громко забренчала пряжка мужского кожаного ремня. Мари почувствовала, как Иссур впился пальцами в ее рукава и загреб ногтями грубую ткань.

– Эй ты, сзади, живо отошел, пока есть возможность! – прикрикнул сторож, стягивая и растягивая концы твердого пояса.

– Я… никуда не уйду.

– Марш, я сказал!

Военный пнул мальчика тяжелым ботинком в живот, тот упал и стукнулся головой о спинку чьей-то кровати. Мари вскрикнула и бросилась было к другу, но сторож перехватил девочку за предплечье, нагнул, спустил штаны и ударил. Острая боль. Противное жжение ниже поясницы. Злобный смешок позади, затем второй удар. И так по кругу. Мари вспомнила, как школьные попечительницы пороли ее палками за провинности. Тогда ей казалось, что ничего более позорного быть не может. А сейчас она, в вечерней полутьме, в сыром бараке, наполненном ледяным воздухом, стиснутая в руках военного, источающего отвратительный запах табачного перегара, прямо на глазах у Иссура, дорогого, милого Иссура, опускается все ниже и смешивается с желчью и грязью. Зарывается все глубже в землю с каждым ударом.

Спустя несколько минут сторож нацепил на себя ремень.

– Посмотрим, захочется ли тебе еще открыть свой поганый рот.

Он отвесил последний удар жесткой ладонью, отчего уже слегка расслабившаяся Мари вздрогнула и распласталась по земле. Садист вновь усмехнулся. Девочка чувствовала на себе его прожигающий взгляд и сытую улыбку. Гулкие удаляющиеся шаги наконец позволили Мари облегченно вздохнуть. Она приподнялась на локтях и отыскала взглядом Иссура. Тот сидел у стены и смотрел в сторону, потирая кровавый затылок. Мари привела себя в порядок и подошла к другу.

– Давай протру.

– Да мне не больно.

– Нет, я протру.

Девочка сбегала к своей койке и принесла карманный календарь. Вырвав из него пару листов, она размяла их в руках и приложила к шее Иссура. Страница с маем месяцем пропиталась кровью, цифры и крупные буквы с вензелями налились красным1.

– Мне очень жаль, что так вышло, – стеклянный голос мальчика разрезал тишину. Он не плакал, не морщился, не кусал губы. Вид беспомощной подруги в мерзких мужских руках врезался и протаранил ему голову как пуля крупного калибра. Внутри треснуло.

– Все хорошо, не думай об этом, – Мари сменила «салфетку».

Иссур развернулся и схватил девочку за запястья.