Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

– Я так и думал, – объяснил он, вскоре вернувшись. – Здесь ни в коем случае нельзя уводить личный скот. У каждого крестьянина есть только одна корова, и это его самое дорогое достояние. Даже русские войска никогда не осмелятся отобрать у крестьянина его личную корову. Та небольшая собственность, которая еще есть, свята. Я приказал солдатам поставить корову обратно в стойло и взять другую, из колхозного стада. Спокойствие тотчас же было восстановлено. Что будет с колхозными коровами – крестьянам абсолютно все равно.

Села и города

Украинские деревни и села все похожи друг на друга. Избы одноэтажные и не имеют погребов. Полом в комнате служит плотно утоптанная земля. Основное жилое пространство более чем наполовину занимает громадная, сложенная из глины печь, имеющая лишь небольшую топку, но многочисленные каналы для горячего воздуха. У печи есть поверхность для готовки, пристроенная лавка, а поверх печи место для сна всей семьи. Эта в высшей степени практичная печь, беленная известкой, как и стены избы, вносит значительный вклад в уютную атмосферу дома. Немногие предметы мебели выполнены руками крестьян. В центральной комнате обязательно есть угол для икон с довольно грубо выполненными изображениями Спасителя, Богородицы и святых в окладах из серебряной или золотой фольги в рамке под стеклом. Мы часто видели цветы, украшающие такие иконы. Рядом с ними стояли фотографии мужчин – членов семьи в период их военной службы: отец семейства в форме казака царской армии и сыновья – солдаты уже Красной армии. Здесь соприкасаются два мира: мир старшего поколения, которое позволило коммунизму распространиться по этой земле, а потом в свое время сошло в могилу, и мир нового, молодого поколения, которое в клубах приобщалось к безбожию и коммунистическим идеалам и которому должно было принадлежать будущее. Совершенно особым, присутствующим в каждом доме украшением комнаты является фикус, растущий в кадке и освежающий собой воздух каждого крестьянского дома. Порой он вырастает до низкого потолка, изгибается по стенам и образует целые заросли.

В общем про все виденные мной жилища можно сказать, что они были очень простыми, но все же в хорошем деревенском стиле. Чужаком в них выглядела только кровать. Я употребил это слово в единственном числе, поскольку в каждом доме кровать была только одна. По всей видимости, она принадлежала, как и корова, к разрешенным жизненным стандартам русского крестьянства и предназначалась преимущественно для женщин и больных. Мог спать на ней и глава семейства. Повсюду кровати были одной и той же модели, с железной панцирной сеткой, периной и металлическими украшениями в стиле XIX столетия. Когда я однажды ночью должен был переговорить с адъютантом нашего артиллерийского полка, то нашел его лежащим в такой грязной, завшивленной и полной клопов кровати.

– Фу, Дойбель, – сказал я, – тебе не противно в ней валяться?

– Разумеется, однако меня это больше не беспокоит. По крайней мере, все-таки кровать. Господин майор сам сможет к этому привыкнуть.

Он рассуждал верно. Позднее, когда заболевал или чувствовал себя разбитым, мне приходилось ночевать на подобных кроватях, хотя они были полны клопов, укусы которых горели и чесались неимоверно. Ко вшам же мы привыкли давным-давно. В России они распространены столь же широко, сколь и подсолнечные семечки, которые все здесь постоянно щелкают, сплевывая на пол шелуху. (Вши для русских жилищ никогда не были характерны (распространялись только во время войн, смутных времен и разрухи), а вот немецкие солдаты (и это отмечают все фронтовики) всегда отличались завшивленностью, а немецкие блиндажи – особенно. – Ред.) Что же касается клопов, которые к ночи становятся особенно агрессивными, то летом я предпочитал ночевать не в домах, а в палатке, которую разбивал где-нибудь за домом.