Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

Города, через которые мы проходили, были с точки зрения современного градостроения не чем иным, как просто большими деревнями. Их улицы не были заасфальтированы, вдоль них по обеим сторонам проезжей части тянулись канавы. Среди строений можно было найти жилища и получше, но по западноевропейским меркам они были довольно убогими. Из прежнего зажиточного класса никого уже не осталось. Однажды я жил на квартире старика, который делал спички. Он колол осиновые чурочки на отдельные палочки, опускал их одним концом в старую консервную банку, на дне которой находился зажигательный состав, формируя головки, а затем раскладывал спички на дощечках, которые лежали по всей комнате. Несмотря на свою бедность, он производил впечатление образованного человека и говорил по-немецки. Так я узнал, что он некогда был профессором химии. Благодаря своим прежним знаниям, он теперь мог делать спички и, продавая их, зарабатывал себе на жизнь. В другом городишке, куда я вошел с первыми немецкими солдатами, я зашел в находившуюся по пути аптеку. Посреди торгового помещения стоял большой гипсовый бюст Сталина. За прилавком работал сухощавый человечек в очках. Когда он увидел нас, то скорчил такое озадаченное выражение лица, что я не мог понять, приятно или неприятно он удивлен нашим появлением. Затем он выбежал из помещения аптеки, вернулся с топором в руках и разбил гипсового Сталина на мелкие кусочки.

Установлением большевизма была довольна только молодая интеллигенция, которая происходила совсем из других слоев общества, нежели по большей части уничтоженная старая, и с детского возраста вырастала в окружении коммунистического образа мыслей. Для такого воспитания господствующий режим делал чрезвычайно много, и нельзя было отрицать, что образование народных масс значительно повысилось. В России существует только одна единая школа, начальные классы которой обязаны посещать все, тогда как старшие классы комплектуются интеллигентными детьми. (По решению XVI съезда ВКП(б) еще в течение 1930–1933 гг. было введено всеобщее обязательное обучение (для всех народов СССР) в сельских местностях в объеме четырех лет, а в промышленных городах и рабочих поселках – в объеме семилетней школы. Всеобщее обучение в объеме семилетней школы было введено уже после войны в 1945–1952 гг. – Ред.) Но каждый ребенок получает таким образом то или иное школьное образование, и среди немногих книг, которые я видел в жилищах рабочих, имелись также по большей части и логарифмические таблицы. Здания школ в деревнях представляют собой современные строения, с первоклассными учебными пособиями. Нужно лишь иметь желание учиться, что власть предержащие с пользой для себя и поощряют, однако академическое образование ограничено преподаванием односторонних специальных дисциплин. Общее образование потрясающе ограничено. Наш старший врач Нитман спросил однажды русскую женщину-врача, которая помогала ему при перевязке раненого, когда ей лучше жилось – в царские времена или при Сталине.

– При Сталине, – был ответ.

– Но почему? Вы должны иметь основания для подобного утверждения.

– В царские времена у нас не было радио и кино.

– А как вы относитесь к Богу и религии?

– Об этом я никогда не задумывалась.

Давка на мосту

Не буду докучать читателю описаниями многочисленных, но довольно-таки однообразных боев в ходе преследования неприятеля. Нашему мощному напору в куда меньшей степени противодействовало сопротивление врага, чем многочисленные мелкие реки, мосты через которые были взорваны. Наши саперы приспособились быстро возводить переправы, тем не менее перед каждой из них всегда скапливалось громадное количество войск: танки, егеря, моторизованная и на конной тяге артиллерия – причем все перемешивались друг с другом, и, к нашему счастью, полное господство наших люфтваффе в воздухе не позволяло вражеской авиации атаковать эти скопления войск.

Перед одной из таких переправ наш генерал, командующий корпусом, когда весь корпус приближался к очередной реке, занял со своим штабом позицию на придорожном холме, чтобы провести смотр своих частей. Каждый командир при прохождении своей части должен был рапортовать. Когда подошла моя очередь рапортовать, генерал нахмурился и строго посмотрел на меня через свой монокль:

– Вы – командир, имеющий самых плохих лошадей. Все другие командиры докладывают: состояние лошадей хорошее. Только в ваших донесениях все время повторяется: состояние лошадей плохое. Как так происходит, что вы имеет самых плохих лошадей во всем корпусе?

– Состояние моих лошадей не хуже, чем в других подразделениях, господин генерал.

– Итак, они тоже в хорошем состоянии.

– Никак нет, господин генерал, у других они тоже плохи.

Начальник штаба налился краской. Генерал пробормотал нечто невразумительное и недовольным кивком велел мне удалиться.

Мой уже забеспокоившийся и несколько озабоченный адъютант, который всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда мы выглядели не лучшим образом, зашептал мне: