Война на уничтожение: Что готовил Третий Рейх для России

Насилие было обычным делом. Оно могло произойти средь бела дня просто из-за прихоти «расы господ». Невольным свидетелем такого случая стала жительница Ростова-на-Дону А. Радченко. «В соседнем квартале жила одна девочка, — рассказывала она. — Просто красавица! На затылке узлом золотая коса уложена. Стройненькая. Было в ней что-то по-особенному привлекательное. До прихода немцев ходила в легком сарафанчике из тонкой материи. Ткань плотно фигурку облегала. Идёт, а груди в такт шагам подрагивают. Крупные, упругие. Чего она из Ростова не уехала? Говорили: не хотела бабушку больную бросать. Шла она раз по улице. Ещё, запомнилось, узелок какой-то в руке несла, а на голове платок намотан, прямо по самые глаза, чтобы внимания меньше к себе привлекать. Да ещё и прихрамывала нарочно. Навстречу шли немцы. Человек пять-шесть. Гогочут. Пьяные, наверное. Один на неё пальцем и показал. Окружили они её, затащили в наш двор. Она кричать, да кто поможет? Немцы её раздели. Двое за руки держали, двое за ноги — на весу… Сначала она пыталась барахтаться, а потом затихла. Они так и оставили её во дворе. Оделась она, села. И долго-долго плакала. Я подошла, она даже голову не подняла. Её потом в Германию на работы угнали»532.

То, как подобного рода надругательство выглядело со стороны немцев, демонстрируют слова военнопленного Мюллера, записанные в лагере британской прослушкой: «Там, где Донец впадает в Дон, нам часто приходилось летать. Там я побывал везде. Прекрасные виды, природа. Везде ездил на грузовике… Но ни на что не смотрели, а только на женщин, согнанных на работы. Они ремонтировали дороги. Чертовски красивые девушки. Мы проезжали, просто затаскивали их в легковушку, прямо там раскладывали, а потом снова выталкивали. Ты бы слышал, как они ругались!»533

Более осторожные насильники старались действовать вдали от посторонних глаз. Жительница Пушкина Люси Хордикайнен доверила дневнику свою трагедию: «Морозный солнечный день 41 года. Я иду по Колпинской. Немец подзывает меня: „Хлеб! Хлеб!“ Зовёт с собой. Он переводит меня на другую нежилую сторону, где для населения начинается запретная зона, ведёт в дом. Усаживает на диван в пустой большой комнате. Мне кажется, что он хочет отнять у меня мамин английский двухцветный дореволюционный шерстяной шарф, и я не даю ему расстегнуть пальто, спасаю шарф… Немец насилует меня… Видимо, кто-то шёл по улице, мои крики испугали немца (в окнах не было стёкол), и он оставляет меня»534.

Деревни также были ареной сексуального издевательства, примером может служить эпизод из книги Светланы Алексиевич. У избы Андреевых в белорусской деревне сломалась немецкая машина, и солдаты заявились в дом. Выгнав бабушку и пятилетнего ребёнка в другую комнату, они заставили мать прислуживать им за столом. Когда завечерело, мать вдруг ворвалась в комнату, схватила дочь и, выскочив с ней на улицу, спряталась вместе с малышкой под машиной. Немцы бросились искать беглянку и, не найдя, рассвирепели. Любе Андреевой было тогда всего пять. Спустя много лет она рассказывала будущему лауреату Нобелевской премии: «Утром, когда немцы уехали и мы вошли в дом… Бабушка наша лежала на кровати… привязанная к ней верёвками… Голая! Бабушка… Моя бабушка! От ужаса… От страха я закричала. Мама вытолкнула меня на улицу… Я кричала и кричала… Не могла остановиться…»535

Изнасилование было нормой во время карательных операций. Миколай Руденя вспоминал, как на постой в их деревню встал отряд, присланный для зачистки: «Они посматривали так, чтоб что-нибудь сделать… Чтоб какую девушку молодую поймать… Такие процедуры были, конечно… Делали. Насиловали…» Часто такое издевательство было изощрённым, сдобренным какой-то особенно отвратительной деталью. «Из нашей деревни уловили девушку. Они над нею надругались, — рассказывала писателю Алесю Адамовичу жительница Витебской области Мария Гладыш. — На кладбище потом нашли её. Уже неживая лежит и конфета… в зубах»536.

Бывали случаи, что русские девушки вступали с немцами в романтические отношения. Но хватало и ситуаций, в которых даже доступных женщин оккупанты воспринимали как вещь, с которой можно делать всё что угодно. Лидия Осипова в канун Нового 1942 года писала в своём дневнике: «В городе одна забава кончилась трагически. Немцы были у своих краличек. Офицеры напились и начали издеваться над девушками. Те защищались, и во время драки упал светильник и дом загорелся. Девушки бросились бежать, офицеры стали за ними охотиться, как за кроликами, — трёх убили, а одну ранили. Повеселились»537.