Подведем итоги. Очевидно, образ русских в нацистской пропаганде был совершенно уничижительным: их рисовали природными рабами. Это были тупые рабочие роботы, чуждые понятий о культуре, бездумно исполняющие прихоти алчных господ-евреев. Для демонизации врага сотрудники Геббельса педалировали ещё один типаж Востока — дикого азиата-кочевника, который жаждет ворваться в Европу для её варварского уничтожения. Семантика этого образа вбирала в себя не только народы Азии, входившие в состав СССР, но и сами славянские народы, которые в соответствии с давней европейской традицией воспринимались как монголы по крови или, по выражению Розенберга, потомки монголов. Большевизм увязывался не только с еврейством, но и с азиатчиной, а этот ярлык Европа исторически вешала на Россию со времён Ливонской войны XVI века.
В общении с местным населением для солдат вермахта была характерна колониально-господская риторика — и до поражения под Сталинградом это мало волновало нацистских руководителей в Берлине. Только крах армии Паулюса сподвиг их на попытку из тактических соображений провести чёткое различие между русскими и большевиками в своей оккупационной политике. Однако все их усилия оказались тщетны: армия была уже развращена, а коренные жители озлоблены по отношению к ней.
Кризис восприятия русских наступил и в самом рейхе. Прибывшие в Германию остарбайтеры зачастую оказывались не менее культурны, технически образованны и сообразительны, чем сами немцы. Всё это подорвало веру немецкого населения в пропаганду и, как следствие, в сам гитлеровский режим. Медийный блицкриг рейха не состоялся, а в затяжной информационной войне Йозеф Геббельс оказался совсем не так эффективен, как о нём принято думать, и в результате потерпел поражение.
Другой сценарий на Западе: не захват, а воссоединение
В романе Вальтера Скотта «Айвенго» ярко описан средневековый рыцарский турнир, устроенный храмовником Брианом де Буагильбером и его друзьями в Ашби. Бросить вызов зачинщикам мог любой воин благородного сословия: для этого надо было ударить копьем в щит, что висел у входа на ристалище. Если рыцарь хотел сражаться тупым оружием, подходящим для «показательного боя», он бил тупым концом копья. Если же хотел сражаться насмерть — ударял острым концом. Опасаясь опытных ратоборцев, гости турнира предпочитали сражаться тупым оружием. И только загадочный Рыцарь, Лишённый Наследства, под маской которого скрывался главный герой, вызвал заклятого врага Буагильбера на смертельный поединок.
Эта история из недр европейской культуры кажется прекрасной метафорой событий Второй мировой. Гитлер ударил во французский щит тупым концом своего тевтонского копья, в течение так называемой «странной войны», то есть с сентября 1939-го по май 1940-го, он несколько раз обращался к противникам с просьбой о мире. Его воистину рыцарский поступок — остановка танковых армад под Дюнкерком — дал возможность англичанам эвакуировать войска с материка и тем самым сохранить лицо. Но главное в том, что, войдя на территорию Бельгии, Нидерландов, Люксембурга, Франции, гитлеровские солдаты вели себя отнюдь не как варвары-поработители. Война без ненависти, победа без унижения падшего — такова была тактика фюрера на Западе.
В западном походе вермахт руководствовался «Десятью заповедями по ведению войны немецким солдатом». Этот документ декларировал, что: