С другой стороны, историк Александр Дюков в монографии «Русский должен умереть» считает, что свидетельства эсэсовского генерала достоверны, так как согласуются и с жёсткими расистскими заявлениями нацистских элит, и с последующим ходом войны, вовсе не похожей на «рыцарскую» и «благородную». «Тридцать миллионов подлежащих уничтожению советских граждан — такими, согласно показаниям обергруппенфюрера фон дем Бах-Зелевского, были поставленные перед рейхсфюрером СС „специальные задачи“, — пишет историк. — Никогда в истории человечества не планировалось столь масштабных злодеяний; неудивительно, что чудовищную цифру намеченных для уничтожения невинных людей нацистское руководство не осмелилось доверить бумаге, даже будучи полностью уверенным в предстоящей победе». Цель этого геноцида — «расчистка „жизненного пространства“ на Востоке, обезлюживание советских земель»347
.Дюков также справедливо обращает внимание на известное заявление Германа Геринга, которым тот ошарашил в ноябре 1941 года итальянского министра иностранных дел графа Галеаццо Чиано: «В этом году в России умрёт от голода от 20 до 30 миллионов человек. Может быть, даже хорошо, что так произойдёт; ведь некоторые народы необходимо сокращать». «Это были не отвлечённые рассуждения; это был план»348
, — резюмирует Дюков.Кто же прав? Попробуем свежим взглядом посмотреть на известный нам массив материалов и реконструировать ход мышления нацистских лидеров накануне агрессии в СССР.
Прежде всего обратим внимание на то, что показания генерала СС Бах-Зелевского и знаменитая цитата Геринга, который прорабатывал экономическую эксплуатацию будущих оккупированных территорий, обычно рассматриваются отдельно. Свою роль в этом играет не только разная «специализация» свидетелей, но и то, как они характеризуют своих жертв: Бах-Зелевский говорит именно о славянах с расистским оттенком, которого у Геринга нет. Однако есть и то, что объединяет два высказывания, — практически одна и та же цифра намеченных к ликвидации. Такое единомыслие руководителей разных ведомств наводит на мысль, что хотя бы обоснование названного лимита на истребление циркулировало в кругах высшего нацистского руководства.
Пролить свет на источник цифры в 30 миллионов позволяют документы министерства продовольствия и сельского хозяйства Германии, проанализированные в работах западных историков Кристиана Герлаха349
, Адама Туза350, Алекса Дж. Кея351, Кристиана Штрайта352 и Карела Беркгофа353.В мае 1940 года, ещё до взятия Парижа, на стол Гитлера лёг тревожный доклад статс-секретаря министерства продовольствия Герберта Бакке. Чиновник сообщал, что Британия перерезала морские пути снабжения из-за океана, в связи с чем примерно 17,2 миллиона жителей Германии недополучат в этом году продуктов, к которым они привыкли. В следующем докладе Бакке заметил, что если блокада продолжится, то покрыть недостатки зерна в рейхе сможет только Советский Союз. Впрочем, он усомнился, что в данный момент в СССР существуют излишки, какие в своё время экспортировала царская Россия, — ведь с начала XIX века население этой страны значительно выросло. Рассуждая, Бакке сделал двусмысленное замечание: «Необходимые запасы могут быть изысканы только в случае сокращения потребления, возможности чего следует изучить»354
. Из контекста записки пока неясно, имеет ли Бакке в виду сокращение потребления немцами или советскими гражданами, но очень скоро позиция статс-секретаря полностью прояснится.10 января 1941 года в канцелярию фюрера пришёл новый доклад Бакке с сообщением, что в наступившем году зерновой дефицит составит около 12–13 миллионов тонн. Спустя три дня на встрече со статс-секретарем Управления по четырёхлетнему плану Эрихом Нойманом Бакке рекомендовал также сократить мясные рационы немцев (что и будет сделано 2 июня). Становилось очевидно: решение вопроса с продовольствием не терпит отлагательств.